— Не знакомы, и именно поэтому стоило бы быть учтивым, — по мере того, как альфа говорит, Даниэль себя в единое целое собирает, и похуй, что где-то под рёбрами невидимые руки электрошоком шмаляют — этот альфа его одними словами в пепел превращает.
Есть в нём что-то страшное, что-то, от чего сбежать и спрятаться хочется, но это что-то и манит дико, завлекает. Даниэль будто на краю пропасти стоит, но при этом сам шаг в неё сделать готов, от одного бархатного голоса в плен сдаётся. У альфы на дне зрачков кровавое озеро поблёскивает, а омега плечи распрямляет, подбородок задирает. Даниэль — не из робкого десятка, самому Чон Чонгуку ответить может, когда надо, но перед этим он будто на тонком льду стоит — одно движение — тот треснет, и Даниэль в ледяную воду провалится. Надо бы над каждым словом думать, каждое движение отточить, но по факту, в голове торнадо, а на легких его запах оседает, волю ломает.
— Тебя мой отец послал? Я не уйду, я попаду в этот клуб, — Даниэль знает, что глупость сморозил: эти машины он видит впервые, этих людей-нелюдей тоже, походу, тут даже оборотней нет, этот альфа не здешний.
— Ты слишком маленький по клубам шастать, — говорит альфа и пальцем подманивает омегу к себе.
— Ты совсем ахуел? — негодует Даниэль. — Кем ты себя возомнил, я тебе, что, пёс дворовый?! Ты вообще знаешь, кто я такой?
— Знаю, — кривит губы в полуулыбке альфа. — Ты мой омега, и ты очень плохо себя ведёшь.
— Да иди ты нахуй, — отмахивается Даниэль и зовёт своего альфу с требованием увезти его в другой клуб. Но альфа даже рта раскрыть не успевает, как к клубу подъезжают автомобили семьи Чон, и Даниэль, прикрыв лицо руками, садится на тротуар.
— А ты быстро, — поворачивается Хосок к идущему к нему быстрыми шагами Чонгуку.
— Мне доложили, что у нас гости из Ориона, я так и понял, что это ты, — зло говорит альфа и поворачивается к Даниэлю, — Иди в машину, немедленно, и брата прихвати.
— Плохо за моим омегой приглядываешь, чувствую, мне его заново воспитывать придётся, но мне это даже нравится, — усмехается полукровка и голодным взглядом окидывает хрупкую фигурку, вставшего на ноги омеги.
— Убирайся из Бетельгейза, — рычит Чонгук.
— Обязательно, — разминает пальцы альфа. — Только со своим омегой.
— Да что ты несёшь? — останавливается напротив альфы негодующий Даниэль. — Я не твой омега!
— Серьёзно? — Хосок резко двигается вперёд и, притянув к себе парня, мажет по его губам своими.
Даниэль на ногах стоять остаётся только потому, что его на себя дёргает отец и толкает в руки Люка. Потом Чонгук поворачивается к Хосоку и, вскинув кулак, бьёт того в челюсть. Хоуп взмахом руки запрещает охране нападать и утирает кровь с разбитой губы.
— Он мой, Чонгук, — рычит полукровка. — Смирись уже.
— Да пошёл ты, у меня уже есть альфа, — кричит полукровке Даниэль, пока Люк пытается оттащить его альф.
— Я шестнадцать лет тебя ждал, представляешь, какое у меня терпение? — спокойно говорит Хосок. — Любишь играть? Я с тобой поиграю. А твоему альфе я ногу сломаю. Я любому сукиному сыну в этом городе ногу сломаю, кто к тебе ближе, чем на пятьдесят метров подойдёт. Давай начнём игру, — альфа умолкает, смотрит прямо в глаза, и Даниэлю приходится прикрыть веки.
На секунду кажется, что этот альфа в самую душу лезет, что через глаза насквозь омегу видит. «Давай», — так и хочется сказать этому мужчине, но Даниэль уже знает, что он проигравший. В голове вой сирен, гул голосов и вывеска «беги», вот только под грудиной где-то слева жжётся, медленно так и пока ещё совсем блекло «останься» выводится.
Даниэль шумно сглатывает, смаргивает это кровавое марево перед глазами, обжигает лёгкие чужим-родным запахом и что есть силы бежит к машине отца, не оглядывается, и пусть, от себя не убежишь. Омега просит добавить звук к играющей по радио Nancy Sinatra - Bang Bang и, прикрыв веки, пытается отогнать заполняющие голову мысли о странном альфе. Хотя, кажется, там отныне, кроме мыслей о нём, ничего и не будет.
— Не добро пожаловать, — цедит сквозь зубы Чонгук полукровке. — Просто так ты его не получишь.
— Я не хочу воевать, я не хочу крови, — обращается Хосок к Чону. — Но за тринадцать лет ничего не изменилось — я сказал ещё тогда, что готов умереть за него, так вот готов и сейчас. А вы согласились, что выбирать будет он, так что дайте мне время, а ему выбор, — усмехается полукровка и поправляет полы пиджака. — Передавай привет моему братцу, может, зайду на кофе, — бросает Хосок побагровевшему от ярости альфе и идёт к ожидающему его мерседесу.