Écrits

В свете этой концепции термин "первичный нарциссизм", которым аналитическая доктрина обозначает характерные для того момента либидинальные инвестиции, обнаруживает в тех, кто его придумал, глубочайшее осознание семантических латентностей. Но он также проливает свет на динамическую оппозицию между этим либидо и сексуальным либидо, которую пытались определить первые аналитики, когда ссылались на деструктивные инстинкты и инстинкты смерти, чтобы объяснить очевидную связьмежду нарциссическим либидо и отчуждающей функциейЯ, агрессивностью, которую оно высвобождает в любом отношении к другому, даже в отношении, предполагающем самую самаритянскую помощь.

По сути, они столкнулись с той экзистенциальной негативностью, реальность которой так энергично провозглашает современная философия бытия и небытия.

Но, к сожалению, эта философия постигает негативность лишь в рамках самодостаточности сознания, которое в качестве одной из своих предпосылок связывает с меконнаисаниями, составляющими эго, иллюзию автономии, которой оно себя наделяет. Этот полет фантазии, при всем том, что он в необычной степени опирается на заимствования из психоаналитического опыта, завершается претензией на создание экзистенциального психоанализа.

В кульминации исторического усилия общества отказаться от признания того, что у него есть какая-либо функция, кроме утилитарной, и в тревоге индивида перед "концентрационной" формой социальных связей, которая, кажется, возникает в качестве венца этого усилия, экзистенциализм должен оцениваться по тем объяснениям, которые он дает субъективным тупикам, которые действительно стали его результатом; свобода, которая никогда не бывает более подлинной, чем в стенах тюрьмы; требование обязательств, выражающее бессилие чистого сознания овладеть любой ситуацией; вуайеристско-садистская идеализация сексуальных отношений; личность, реализующая себя только в самоубийстве; сознание другого, которое может быть удовлетворено только гегелевским убийством.

Этим предложениям противостоит весь наш опыт, поскольку он учит нас не рассматривать эго как центрированное на системе восприятия-сознания или как организованное "принципом реальности" - принципом, который является выражением научного предрассудка, наиболее враждебного диалектике знания. Наш опыт показывает, что вместо этого мы должны исходить из функции méconnaissance, которая характеризует эго во всех его структурах и так ярко сформулирована госпожой Анной Фрейд. Ибо, если Verneinung представляет собой патентную форму этой функции, ее эффекты по большей части будут оставаться латентными, пока их не осветит свет, отраженный на уровень фатальности, где проявляется id.

Таким образом, мы можем понять инерцию, характерную для образований Я, и найти там наиболее широкое определение невроза - так же, как захват субъекта ситуацией дает нам наиболее общую формулу безумия, не только того безумия, которое скрывается за стенами психушек, но и того безумия, которое оглушает мир своим шумом и яростью

Страдания невроза и психоза являются для нас школой душевных страстей, так же как луч психоаналитических весов, когда мы вычисляем наклон его угрозы для целых сообществ, дает нам представление об умерщвлении страстей в обществе.

На этом стыке природы и культуры, столь настойчиво исследуемом современной антропологией, только психоанализ распознает этот узел воображаемого рабства, который любовь всегда должна снова разрубить или разорвать.

В этой задаче мы не доверяем альтруистическому чувству, мы обнажаем агрессивность, которая лежит в основе деятельности филантропа, идеалиста, педагога и даже реформатора. В сохраняемом нами обращении субъекта к субъекту психоанализ может сопровождать пациента до экстатического предела "Ты есть то", в котором ему открывается шифр его смертной судьбы, но не в нашей власти как практиков довести его до той точки, где начинается настоящее путешествие.

 

2

 

Агрессивность в психоанализе

В предыдущем докладе речь шла о том, как мы используем понятие агрессивности в клинике и терапии. Мне остается доказать вам, можно ли развить это понятие в концепцию, пригодную для научного использования, то есть способную объективировать факты сопоставимого порядка в реальности, или, более категорично, установить измерение опыта, объективированные факты которого могут рассматриваться как переменные.

Все мы здесь разделяем опыт, основанный на технике, системе понятий, которой мы остаемся верны, отчасти потому, что эта система была разработана человеком, открывшим нам все пути к этому опыту, а отчасти потому, что она несет на себе живой отпечаток различных этапов ее разработки. Иными словами, вопреки догматизму, который нам иногда вменяют в вину, мы знаем, что эта система остается открытой как в целом, так и в нескольких своих сочленениях.