Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— Не передёргивай. Я должен быть уверен, на чьей ты стороне окажешься, когда до этого дойдёт. Если до этого дойдёт.

— Ага.

Хотел бы я сам быть в этом уверен.

Контора гильдии обнаружилась ровно там, куда и указывал Кеша — на улице Октябрьской, возле стадиона. Правда, сие монументальное сооружение давно позабыло, когда в последний раз видело состязающихся атлетов и слышало рёв толпы. Огромный эллипс, окружённый бетонными ступенями разобранных трибун, был частично заполнен ожидающими формирования следующего каравана машинами и гужевыми повозками, хорошо видными снаружи через широкие ворота. Сама контора располагалась по соседству в двухэтажном кирпичном здании, когда-то, вероятно, выполнявшем хозяйственные функции при стадионе. Возле входной двери красовалась бронзовая табличка: «Девять Равных. Трансрегиональная торговая гильдия. Часы приёма: 8:00 — 20:00. Без выходных». И от этой таблички прямо-таки веяло старомодной основательностью и строгим порядком, что на фоне окружающего упадка и разрухи рождало труднопреодолимое желание прижаться щекой к гладкому обманчиво тёплому металлу, дабы стать частью уютного мирка.

— Уверен, что хочешь его сдать? — спросил зачем-то Павлов, придержав открываемую мною дверь.

— За двадцать золотых-то? Да я его бантом перевяжу и цветами украшу.

Внутри было натоплено и веяло ароматами трав, поднимающимися паром из кружки дежурящего у входа престарелого вахтёра.

— Вы по какому делу? — оторвался он от чаепития и уставился на нас из-под косматых бровей.

— У вас тут мои золотые завалялись, — ответил я, осматриваясь, — хочу получить. Кто здесь за выплату наград отвечает?

— Ишь, какой резвый, — усмехнулся дед и, напялив очки, взялся нас разглядывать. — А за кого награда-то, за этого что ли? — кивнул он на Павлова.

— Нет, но... Сколько дашь?

— Шутник, — погрозил вахтёр пальцем, хихикая. — Так с чем конкретно пожаловали?

— А тебе подробности-то по чину вызнавать?

— Мне нынче всё по чину, — не стушевался дед. — Начальство с чахоткой слегло, незнай когда оклемается. Но ежели мой чин вам не по масти, можете с охранниками нашими потолковать. Или вот, — поднял он за шкирку и выложил на стол жирного чёрного кота, явно недовольного столь бесцеремонным обращением, — с Василием дела свои порешайте, он у нас тут самый солидный. А то ещё...

— Ладно, хватит, — прервал я скомороха-самоучку. — Слишком много юмора для столь раннего часа. Хочу получить награду за Александра Ветрова. Можешь выдать?

— Ветров... — повторил дед задумчиво. — Что-то не припомню такого.

— «Ветерок» его кличка, — уточнил лейтенант.

— М-м... Не та, не та уже память, — полез бюрократ в шкаф и выудил оттуда толстенный альбом с буквами «В-Г» на обложке. — Так, Ветров, говорите, Александр... Ага. Этот? — развернул он свой фолиант к нам и ткнул пальцем в довольно невыразительный, но всё же узнаваемый портрет Ветерка, сделанный, вероятно, со слов выжившего участника трагических событий, произошедших при деятельном участии нашего натурального актива.

— Он, — утвердительно кивнул лейтенант.

— Погоди-погоди, — пригляделся я к сопроводительной информации лота. — А это что за херня?!

— Где? — перегнулся через стол дедуля, придерживая пальцем очки.

— Вот! Какого хуя я вижу здесь цифру пять, просто «пять»?! Ты тоже это видишь? — обратился я к Павлову, дабы засвидетельствовать правоту моих глаз. — Это что такое? Он стоил двадцать золотых! Столько, столько, столько и ещё раз столько, мать твою! — объяснил я на пальцах алгоритм расчёта деду.

— Спокойно, — отошёл тот к стене, подняв руки. — Прошу не забывать, где вы находитесь.

— А ты напомни. Может, вывеска устарела, и тут теперь блядский цирк, а не «Девять Равных»? Вы с каких пор наебаловом занимаетесь?

— Давайте-ка не будем усугублять, и разберёмся в этом... ценообразовании. Так, — сел он и развернул альбом к себе, — что мы видим...

— Залупу конскую!

— Остынь, — тронул меня за плечо Павлов и кивнул наверх, где бесшумно появились две фигуры со стволами.

— Э-э... — повёл книжный червь пальцем по строкам печальной летописи Ветерка. — Ну вот! Как я и думал — всё просто и без затей. Просрочка.

— Чего, блядь? — не сдержался я.

— Сроки давности почти вышли, вот чего. Непонятно? Долго ваш Ветров дров не ломал и гильдии не пакостил, вот его и уценили. Так дошло? — пояснил дерзкий старикан.

— Это что за новые ебанутые правила?

— Да уж почитай лет пять им. Ежели голова за ум взялась и в преступных деяниях долгое время не уличена, цена её ежегодно пересматривается в сторону понижения, — отчеканил дед, и расправил замявшийся край страницы. — Этого отребья одно время столько развелось, что никакого золота не напасёшься. И терять-то им нечего было, знай себе грабь да убивай. А ту вроде как амнистия, через годик вычеркнем Ветерка вашего из наградных списков, и поминай, как звали. Ну так что, сдавать будете?

— За пять золотых? Да я его на мясном развале дороже продам.

— Дело хозяйское, — пожал старый хрен плечами и захлопнул альбом.

— Был о вашей гильдии лучшего мнения, — обличительно ткнул я пальцем в деда.