Еда и патроны. Прежде, чем умереть

Убить человека довольно сложно, не обладая должным опытом и навыками. Несмотря на всю свою ущербность, это весьма живучая дрянь. Скажем, если попытаться заколоть homo sapiens, будучи дилетантом, нужно приготовиться к тому, что работать ножом придётся очень интенсивно. Новички наносят по тридцать-сорок ударов, прежде чем жертва перестаёт сопротивляться. Их действия не скоординированы, хаотичны, они втыкают нож куда придётся. Клинок вхолостую колет мускулы и жировую ткань, утыкается в рёбра, в грудину, позвонки, скользит по черепу, вязнет в неподатливой гортани. Обилие крови и возможный шок жертвы зачастую вводят дилетантов в заблуждение, они, измотанные борьбой и напуганные видом содеянного, решают, что всё кончено, и спешат убраться подальше, а жертва, оклемавшись, встаёт и идёт зализывать бестолковые раны. С огнестрелом попроще, но и там нет гарантии. Пуля, как известно, дура, может отклониться, задев ребро, и обойти внутренние органы, может попросту не дойти до них, если цель заплыла жиром или нарастила здоровенную мышцу. Да что там, даже поражение мозга не гарантирует смерть. Иным сучьим детям по полголовы сносит, и живут потом, как ни в чём не бывало, а ведь казались совсем мёртвенькими. Если уж говорить о надёжности, то я бы порекомендовал гарроту. Как-то раз самолично подвергся удушению и могу сказать, что прикинуться усопшим там чертовски затруднительно. Для пущей эффективности хорошо бы применять абразивную струну, такая не только душит, но и режет, так что, если строптивый засранец изловчился просунуть пальцы между гарротой и своей шеей, достаточно лишь сделать несколько движений туда-сюда, чтобы они больше не стояли на пути. Коль паранойя расцвела совсем буйным цветом, и ночные кошмары присылают мстительных недобитков, ничего не стоит отпилить голову начисто, это укрепит здоровый сон. Но все вышеперечисленные способы умерщвления и рядом не стояли с наиболее эффективным, гарантирующим стопроцентный результат, жестоким как похмельный Сатана, и изощрённым как скучающий Господь. Ровесница самого человечества, эта штука не оставляет раненых, не промахивается, не даёт ни единого шанса на спасение, выедая нутро вчистую. Имя ей – обречённость.

Кадом встретил нас давно мёртвыми окраинами, от которых теперь остались лишь фундаменты – традиционная картина для «выживших» поселений. Человеческая стадность в тяжёлые времена заставляет людей сбиваться плотнее, но отнюдь не для того, чтобы помочь ближнему, а потому, что в тесной толпе шансы подохнуть распределяются равномернее. На миру и смерть красна. На счёт красоты можно, конечно, поспорить, но осознание того, что ты не одинок в своей беспомощности, помогает людям справиться со страхом и отчаянием. Абсолютно иррациональное дерьмо, но оно работает. Вероятно, причина в самой блядской натуре человека. Главная цель этих ничтожеств заключается не в том, чтобы выжить, а в том, чтобы пережить соседа. Соревнование длится уже более шестидесяти лет, и одиночкам в нём нет места.

Миновав поросшие лесом отголоски ушедшей эпохи, мы, наконец, выехали с просеки к полям.

– Ни вышек, ни заграждений, – с присущей ему сметливостью отметил лейтенант и кивнул на сиротливую хижину у дороги. – Странно это.

– Тормозни, осмотримся, – дал я Ольге знак выметаться из кабины.

– Может, не стоит? – поёжился Павлов.

– Сиди тут. Не глуши мотор. Станислав, – обратился я, выбравшись наружу, к обитателю кузова, – прикрывай, и…

– Не беспокойся, попытается свалить – пристрелю, – предвосхитил он мою просьбу и, стукнув кулаком в заднее стекло добавил: – Шутка.

Хижина, по-видимому, выполняла функцию сторожки. Вот только сторожей поблизости не наблюдалось. Дверь была распахнута, ставни выломаны, внутри ни огонька, рядом на погнутой железной штанге болтался набатный колокол с вырванным языком.

Судя по толстому нетронутому слою земли на порогах, сторожку оставили далеко не вчера. Внутри пахло плесенью и сушёным зверобоем, веники которого висели на верёвке вдоль печи. Нехитрая мебель была перевёрнута, будто оказалась в эпицентре яростной схватки, пол усеяли осколки кухонной утвари.

– Кто-то тут дал бой, – тронул я пальцем бурые мазки на холодном белёном кирпиче. – Только вот кому?

– Следов от пуль нет, – заметила Оля, – гильз тоже.

– А драка была славная, – указал я на тёмные пятна, испещрившие пол, стены, мебель и даже потолок местами. – Как считаешь?

– Считаю, надо убираться отсюда поскорее. Село в пяти минутах езды, там и поспрашиваешь, если такой любопытный.

– Неужто это та бесстрашная, сующая всюду свой нос непоседа, которую я когда-то привёз из глухого таёжного края?

– Не время для шуток, Кол. Ты знаешь, я разное дерьмо костями чую, и сейчас тот самый случай.

Это да, чутьё у Ольги и впрямь звериное. Такую врасплох не возьмёшь. Есть люди, которые ощущают взгляд в спину, есть те, кто по глазам шулера прочитает его карты, а Ольга… Она не раз опережала смерть, чуя дуновение от опускающейся на свою шею косы. Да и на мою тоже.

– Ладно, уходим.

– Ну, что там? – почти шёпотом спросил Павлов, как только мы вернулись к машине.