Из проема веяло сквозняком, куртка юноши исчезла где-то у поля боя, и он принялся подгонять себя, спасаясь от морозного дуновения. Подошвы сапог, подбитые железом, глухо звякали по ступенькам, хриплое дыхание наводило на мысли о вурдалаках, безобидный стилет мерцал в отсветах огня факела, и Уильям поспешно погасил свою путеводную звезду.
Столкновение было случайным и неловким - эделе вынырнул из арки там, где заканчивалась лестница, и врезался в юношу, с недоумением ойкнув. Больше он не издал ни звука - подаренное господином Язу оружие вонзилось в относительно мягкую плоть в тени его подбородка, и Его Величество бережно усадил убитого на шестую ступеньку, чтобы ни у кого не вызвал подозрения звук падающего тела.
- Поторопись, Аст, - произнес кто-то за аркой. - Господин Кьян...
Уильям сноровисто, но какими-то чужими руками обыскал мертвеца, присвоил себе его тяжелый палаш и револьвер, явно не гномий - гномы работали над оружием куда старательнее, и получалось оно у них более тонким.
- Аст? - насторожились вверху. - Ты там?
- Да, - нарочно грубо отозвался юноша. - Слушай, приятель, тут что-то странное происходит...
Товарищ погибшего эделе выглянул из просторного, ярко освещенного зала. Взмах, серебристый росчерк, и его голова улетела в темноту, а перепачканная стена зашипела и породила облако пара, горячее и пахнущее металлом.
Уильям с усилием подавил рвотный позыв, поднял револьвер и покинул залитый алыми блестящими лужами лестничный пролет.
В зале, где обычно, должно быть, коротали рабочие часы стражники, было так же холодно, как и в тюремных коридорах. Слабое пламя в глубине камина не согревало, а словно бы усиливало впечатление, что здесь царит самый настоящий зимний мороз. У потолка над противоположной камину стеной белыми и голубыми пятнами виднелись колючки инея.
Револьвер бесплодно обшарил окружающий короля мир, не нашел противника, но и не опустился.
Юноша двинулся дальше, оставляя на ковре красные следы. Его покачивало, мертвенная бледность расползалась по хмурому лицу, неоправданно быстро стучало сердце. Болела голова - по-прежнему остро и мучительно.
Различив голоса, он замер у обитых стальными шипами створок, перехватил оружие - рукоять палаша, рукоять револьвера, - пощупал стилет, абы как заткнутый за пояс. Его не учили убивать, это было отвратительно, он брезговал, он кривился, но, кажется, больше не боялся...
- Куда они подевались? - спрашивал первый, низковатый и слегка охрипший, голос. - Я послал их за пленником полчаса назад!
- Они долго болтали у костра, - виновато отвечал ему второй. - Спорили, кто пойдет. Там же господин... то есть... там же Язу, и никто из наших сородичей не хочет на него наткнуться. Пусть он и говорит, что потерял магию, но после всего, что он сделал - кто ему поверит? Вы правильно поступили, когда отдали его на общий самосуд. Правильно, что каждый получил шанс заплатить ему за все те лишения, на которые он обрек племя эделе. Я всегда вас уважал, господин Кьян, и сегодня...
Тощий мужчина, чья одежда выглядела, будто мешок, повисший только за счет ширины плеч, ощутил прикосновение стали к озябшей коже и застыл, как ледяная скульптура. Растрепанные золотисто-рыжие волосы приятно сочетались с небесно-голубыми глазами - одинаковыми у всех ангельских детей.
- А вот и пленник, - безо всякого испуга заключил господин Кьян. - Я упоминал, что надо было сразу его убить? Или вы пропустили мой приказ мимо ушей?
- Он хайли, мой господин, - растерянно пояснил его спутник, не зная, что делать: бежать за подмогой или спасать военачальника самому. - Вы же сказали, что хотите поймать живым хотя бы одного хайли. Их серебряная кровь...
- У меня красная, - со злостью перебил Уильям.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
В КОТОРОЙ ГОСПОДИНУ КЬЯНУ ПРЕДЛАГАЮТ ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ
Вместе с магией господина Язу умерла и магия остальных шаманов - или, правильнее сказать, вернулась туда, откуда в незапамятные времена пришла. В составе подземной огненной реки она сожгла Эдамастру, она приняла обратно всех детей ангела, наивно построивших дома там, где проходили ее смертоносные притоки.
С побережья Этвизы, из опустевшего Шакса было видно, как она полыхает вдали, за морем, как поднимаются и пачкают облака клубы дыма. Багровые всполохи бились в синих тревожных небесах, дрожали звезды, а соленые волны приносили с собой лохмотья серого пепла - полной противоположности снега.
Армия эделе расположилась у особняка благородных - вернее, бывшего особняка, потому что его хозяев сожгли вместе с телами жителей города. Он успел подобраться к кованой ограде вплотную, прежде чем кто-то из дозорных встрепенулся, натянул тетиву лука и заорал: "Дракон!"
Песочного цвета чешуя не отражала, а как будто впитывала рассеянный лунный свет. Он промчался над лагерем, словно кошмарное сновидение, и редкое зрелище - драконье брюхо, раскаленное докрасна, - промелькнуло над воинами Эдамастры.