Эдди Рознер: шмаляем джаз, холера ясна!

Когда все тебя потеряют

3 октября 1972 года была наконец-то подписана в печать монография Алексея Баташева «Советский джаз». До этого рукопись пережила бесконечные обсуждения в высокой комиссии. От автора требовали не злоупотреблять иностранными терминами, делать упор на идейно-социальные различия между западным джазом и отечественным, а также не допускать «совершенно неуместную объективность», упоминая в книге всяких «политических перебежчиков». Под перебежчиками комиссия подразумевала контрабасиста Игоря Берукштиса, игравшего когда-то у Саульского в оркестре ЦДРИ и в ансамбле Андрея Товмосяна. Берукштис первым из отечественных джазменов без спроса «ушел на Запад».

Заслуженный артист БССР Эдди Рознер в отличие от Берукштиса попросил, чтобы его отпустили. Комиссия знала, что трубач сидит на чемоданах и скоро уедет. Выкинуть из книги любое упоминание о нем было невозможно, поэтому решили ограничиться основными вехами и обойтись без фотографий.

Тем временем Гостелерадио готовило циркулярные списки «композиторов, поэтов и исполнителей, записи которых в настоящее время по различным причинам сняты с вещания». В основном в черные списки заносились имена эмигрантов и «инвалидов пятого пункта». Но скоро с вещания сняли многих из тех, кто оказался связан с Рознером: Владимира Макарова, Тамару Миансарову…

«Он уехал очень тихо, – рассказывает Ирен Маркович, вдова Луи Марковича. – Слезное расставание. Он не имел сил на это, он страдал, но его все равно тянуло»[56].

12 февраля 1973 года среди пассажиров самолета, следовавшего рейсом Москва – Берлин, были Эдди Рознер и Галина Ходес. Сестра Рознера – Дора Глазберг встречала их. В тридцатые годы Дора вместе с родителями Эдди эмигрировала в Бразилию. Теперь, к приезду брата и его жены, она сняла для них квартиру на Айзенцанштрассе, 12[57], в западноберлинском районе Шарлоттенбург, том самом Шарлоттенбурге, Шарлоттенграде, где сорок шесть лет назад Рознер получил свои первые ангажементы.

Ирина Прокофьева-Рознер:

В шестидесятые годы отцу регулярно приходили письма из-за границы – от Марты, Доры, Эрны, все они нашлись. Наверное, поэтому он постоянно был под наблюдением, ему не доверяли.

Весной 1973 года они с Галей из Берлина полетели в Америку – в гости к Эрне. Слухи о том, что Эрна была весьма состоятельной дамой, не пустая сплетня. Но формально она ему ничего не была должна, тем более речь не шла ни о каком «наследстве». Отец, человек гордый, помочь не просил. Даже не намекнул. Он понимал, что нужно самому карабкаться, налаживать жизнь в родном Берлине.

Поначалу он был очень позитивно настроен. Надеялся, что эхо его советской славы долетело и до Германии. Но увы. Так началась новая жизнь. Мне предстояло познакомиться с совсем другим отцом, который сам стал похож на какого-то клерка: он ходил с чемоданчиком, полным бумажек, писал на машинке бесконечные просьбы и петиции, заявления и ходатайства. Это его совершенно пригнуло.

Рознер борется с инстанциями, на сей раз – немецкими. Он претендует на компенсацию и специальную пенсию, которые предусматривались законами ФРГ о возмещении ущерба лицам, преследовавшимся нацистами по политическим, расистским и религиозным мотивам.

В возмещении ущерба Рознеру отказали. Формальная причина: «Вы должны были вернуться раньше, срок подачи заявлений истек несколько лет назад». Со спецпенсией обстояло получше: во второй половине 1973 года Эдди начинает получать ее. Попутно Рознер пишет в Москву. Он просит прислать ему трудовые книжки: для начисления обычной пенсии западноберлинские чиновники требуют доказательств трудовой деятельности в Советском Союзе. Однако письма в Москву останутся без ответа.