Эдельвейсы для Любаши. Коричневый туман над Днестром (сборник)

Приближался сентябрь. Я хвалился всем, что тоже пойду в школу и научусь писать и читать. И вот наконец первое сентября, меня с трудом отмыли, приодели, дали в руки пошитую тряпочную сумку для книг (книги выдавали в школе) и босиком отправили в школу. Костя сдал меня учительнице первого класса Анне Ивановне, а сам убежал в свой класс. Русская школа № 3 семилетка, низенькое, приземистое, построенное до войны здание. За партой, к которой меня подвела Анна Ивановна, сидела девочка, по годам похожая на пятиклассницу. Я стал упираться, не хотел сидеть с девочкой, к тому же такой великовозрастной. Она смотрела на меня, как кошка на цыпленка. Кое-как затолкав меня к Люсе за парту, учительница дала мне букварь, карандаш и тетрадь.

Через несколько дней я настолько охладел к учебе, что в школу шел как на каторгу. Не потому, что я не хотел учиться, дылда Люся Правовская держала меня под контролем, она изображала из себя учительницу, а я был у нее единственный ученик. Когда мы списывали с доски детали букв для начала, Люся крепко сжимала мою руку с карандашом и водила ей по моей тетради, затем все это перечеркивала и ставила мне двойку или единицу. И все же буквы я кое-как уловил, остальное, увы, стараниями Люси я не усвоил. Жаловаться мне и в голову не приходило – ни учительнице, ни дома. Учительница, конечно, видела, что происходит за нашей партой, но не обращала на забавы Люси никакого внимания. Видимо потому, что отец у Люси работал заведующим мукомольной мельницы и маслобойки. А мой тато простой ездовой.

Я стал нервным, по пустякам расстраивался и плакал. В конце учебного года всем объявили результаты, я и Люся остались на второй год в первом классе. Об этом я дома и Косте не сказал, решил подождать до осени, может передумают и переведут во второй класс. Первого сентября я пошел в школу пораньше, зашел во второй класс и занял место за пустующей партой. Вскоре класс стал заполняться учениками. Учительница зачитала список в журнале, увидела, что один ученик вроде бы лишний. Увидев меня, подошла, схватила за руку и потащила упирающегося в первый класс.

Там уже ждала меня, улыбаясь, Люся. От ужаса я закричал и вырвавшись от учительницы побежал опять во второй класс. Так повторилось еще пару раз. Запыхавшаяся, покрасневшая от злости учительница отпустила меня и пошла за директором школы.

Директор Богачёв Иван Иванович, видно, был наслышан о способностях Люси довести кого угодно до истерики и принял решение оставить меня во втором классе. А Люся из школы исчезла. Вскоре с помощью других учеников я догнал ребят и стал учиться без проблем и в конце учебного года успешно перешел в третий класс.

На каникулах летом я в колхозе помогал маме собирать горох. Когда горох собрали, пошел помогать тато опрыскивать виноград. За мои труды колхоз наградил меня похвальной грамотой. Я ею очень гордился. Такой в школе ни у кого не было. Осенью меня приняли в пионеры.

Антисемит

Однажды на уроке литературы произошло такое событие, которое круто изменило мою налаживающуюся жизнь в школе. Шел, кажется, 1956 год. Предмет преподавала молодая учительница Ида Иосифовна. Мне лично и в голову не приходило, кто она по национальности, я был всего лишь в пятом классе, и мне вообще были все одинаковы. В нашей школе учились и молдаване, и русские, и казахи и прочие, никто этому никакого значения не придавал. И вдруг мой якобы умышленный поступок всколыхнул всю школу.

А дело было так. Урок был по повести Николая Васильевича Гоголя «Тарас Бульба». Одна из девочек класса (не помню кто) рассказывала эпизод, в котором Андрия Бульбу разбудила и увела с собой к прекрасной паненке в крепость татарка.

– И кто еще хочет добавить? – спросила Ида Иосифовна.

Тут меня, знатока литературы, вынесло, как из табакерки.

– Она не сказала, что там был «жид» Янкель, который рассказал Тарасу, куда ушел Андрий.

Учительница застыла на месте и побледнела, хотя всегда была розовощекая. Класс замер. Но ничего такого не произошло. Ида Иосифовна сказала: «Садись, все правильно…». Класс оживился. Потом, после уроков, мой товарищ Гриша Галат объяснил, что я совершил глупость, то есть бестактность. Что учительница наша по национальности еврейка, то есть в простонародье – «жидовка»; и что в классе у нас есть ученики-жиды из детдома, и они мне это так не оставят.

Вскоре меня тихонько исключили из пионеров при оценке «отлично» по поведению. На меня посыпались колы и двойки по всем предметам. Но так как это происходило в конце учебного года, я успел перейти в шестой класс. Но до этого перехода сбылось пророчество Гриши Галата. Я заметил, как две девчонки из детдома – Женя Гвай и Света Флейшман – стали ко мне неравнодушны. То подножку подставят, то щипают, то дадут тумака. Меня это задевало, кулаки у них были крепкие, откормленные на харчах государства. А я светился насквозь и гремел костями, за что и был прозван Кощеем бессмертным.