Эдельвейсы — не только цветы

Но не это удивило командира роты. Из-за скалы неожиданно глянуло на него знакомое лицо Зубова. Страх и ненависть выражало это лицо. «Откуда? Как он сюда попал? — подумал Головеня. — Да не все ли равно!» Вскинул автомат:

— Выходи!

Зубов высунулся до плеч, как бы собираясь исполнить команду, и вдруг, подхватив брошенный сдавшимся гитлеровцем карабин, выстрелил. Пуля ударилась о камень и, дав рикошет, подняла брызги в речке.

— Ах, сволочь!

Головеня присел. Но тут же вскочил, побежал вслед за Зубовым. Такого мало убить, судить надо!

— Бросай оружие! — выкрикнул он и дал короткую очередь поверх головы.

Зубов оглянулся, выстрелил снова. Подбежал к речке, заметался там у обрыва, не решаясь броситься в воду.

— Стой!

В ответ выстрел. Пуля взвизгнула над головой. Капитан прижался к скале:

— Сдавайся!

Но Зубов, топчась у обрыва, поспешно выпускал одну пулю за другой. Потеряв надежду взять предателя живым, Головеня отвел предохранитель и дал короткую очередь. Затем еще… Увидел, как, взмахнув руками, Зубов упал в воду, как течение подхватило и понесло его на глубину… «Будь ты проклят!»

Ошеломленные неожиданным ударом с фланга, гитлеровцы все еще не могли разобраться в случившемся. Тут и там бежали солдаты, причем одни вперед, другие — назад. Гремели выстрелы… Однако батальон не смог воспользоваться этой сумятицей, чтобы отбить селение, начать наступать.

25

Уткнувшись в карту, Колнобокий сосредоточенно изучал ее. Он считал главным преградить путь немцам; пусть не разбить, он-то знает, как это не просто, но задержать, остановить их продвижение. Комбат не взглянул на вошедшего в землянку Иванникова, не отозвался на его приветствие. Искал способ, как обмануть противника, и не находил его.

Остро переживая неудачи, Колнобокий метался из одной крайности в другую: то приказывал сменить огневые позиции, то вернуться на старое место; нередко сам ложился за пулемет, а то бросался вместе с бойцами в атаку. Но это не приносило успеха, влекло за собой лишь новые потери. В который раз батальон пятился, отходил: невезение казалось непреодолимым.

Когда-то спокойный, уравновешенный комбат становился все более раздражительным, нервным: сказывались бессонные ночи, усталость: требовался отдых. Но о каком отдыхе могла быть речь, если надо драться, стоять насмерть. Немцы ломились в ворота Грузии…

Раздумывая, комбат порой жаловался на свою судьбу: не хватало знаний, он не имел ни гражданского, ни военного образования. Нужда не позволила ходить в школу. С малых лет пахал землю. Уже будучи отцом двух детей — поступил в ликбез. Потом, после курсов, стал счетоводом. Вот и вся наука. Звание техника-интенданта получил в запасе… В первые дни Великой Отечественной командовал взводом. В бою заменил тяжело раненного командира роты, да так и остался в этой должности. Нелегко было, а получалось. И уже здесь, в горах, предложили стать комбатом (где же кадровых офицеров набраться!). Предложение было заманчивым, и он решился: авось улыбнется фортуна! Она действительно улыбнулась. Не успел опомниться, капитаном стал… В первых же боях, командуя батальоном, взял Орлиные скалы… Но затем все пошло не так: потери, отступления…

Постояв немного, Иванников понял — комбат занят, повернулся, чтобы уйти. Но Колнобокий оторвался от карты:

— Есть данные: не сегодня-завтра немцы пойдут в наступление.

Слова эти поразили Иванникова не новизной, а своим подтекстом. За ними угадывалось зреющее решение о поспешном отходе.

26

Едва солнце опустилось за гору, как сразу стемнело. И хотя немцы, прекратив стрельбу, затаились в селении, обстановка по-прежнему оставалась тревожной. Головеня сам проверял посты в эту ночь: люди устали и он опасался, чтобы кто-то из часовых не уснул.

Нырнув в темноту, зашагал по траншее к переднему краю. В отводе мелькнула тень.

— Пароль? — донесся тихий голос.

— Стебель… Это ты, Донцов?

— Так точно, Сергей Иванович. Я вас сразу узнал.

— Ну, как тут… что фрицы?

— Спят. Около часа стою — тишина мертвецкая. Хватили, наверное, шнапсу и спят… Сергей Иванович, — вдруг обратился он к командиру. — Тут перебежчика поймали. Думали, фриц, нет — горец.

— Житель Сху?

— Не скажу точно. Хотели к комбату, да решили — не велика птица, чтоб из-за нее комбата будить.

— Где он?

— У командира первой… Лучше вот сюда, по этой траншее, там суше.

— Знаю.

Головене не терпелось увидеть перебежчика. Все-таки что-нибудь окажет. Подойдя к блиндажу командира первой роты, отбросил еловую ветку, которой был заложен вход, и, пригнувшись, подлез под свисавший кусок палатки. На самодельном столике горела лампа, сделанная из патрона противотанкового ружья. Командира в блиндаже не было. Головеню встретил затянутый в ремни сержант Калашников.

— Ну, где тут незваный гость?

— Дрыхнет, — ответил сержант и дотронулся до лежавшего на полу человека. — Э-э, подъем!

Человек тут же вскочил на ноги: он не спал. Небритый, мрачный. Из-под густых черных бровей смотрят настороженные глаза. Новая черкеска испачкана грязью. Посерела от пыли белая папаха. Головене показалось, будто где-то видел этого человека. Где?..

— Документы есть?