EDEN

— Что, грязнокровка? — я едва слышу его шепот.

Скажи ему.

У меня перехватывает дыхание, и я всем сердцем молюсь Богу, в которого перестала верить уже давно.

— Я беременна.

* — вольный перевод старой ирландской песенки Cockles & Mussels

Есть город на свете,

Где много прелестниц,

Но Молли Мэллоун на весь Дублин одна.

И в утренней неге

Толкает телегу,

В ней мидии, устрицы

Свежи совсем!

Тут свежие устрицы, мидии тоже.

Скорей покупайте,

Вкусней не найдешь!

На ярмарке рыбой

Торгует, но видно,

Такая судьба уготована ей.

Мать Молли когда-то

По улочкам града

Бродила с лотком,

Полным устриц живых.

Бедняжка простыла,

От жара в могилу

Слегла, но никто не заметил, увы.

И темною ночью,

Едва сомкнешь очи,

Как слышишь: телега скрипит по двору.

Глава 40. Выбор

В стародавние времена людям являлись ангелы, чтобы, взяв их за руку, спасти от разрушения. Теперь мы больше не видим белокрылых ангелов. Но народ продолжает спасать чья-то невидимая рука, что плавно направляет их к мирным и светлым землям, где им больше не нужно вспоминать прошлое; не исключено, что рука эта может быть детской ладошкой. — Джордж Элиот, Сайлес Марнер (пер. — kama155)*

Глядя на меня широко раскрытыми глазами, он убирает руку из моей ладони.

Внутри все переворачивается от страха.

Ни один мускул на его лице не дрогнул, словно я ничего и не говорила. Но стоит заглянуть ему в глаза…

В них… бездна ужаса. Бесконечный, примитивный, всеобъемлющий ужас.

Господи, что он собирается делать?

По всей видимости, ничего. Будет и дальше просто сидеть и смотреть на меня.

Становится неуютно, но я упрямо сжимаю губы. Надо что-то сказать, но что? Что в такой ситуации вообще можно добавить?

Он продолжает смотреть на меня не мигая, и в его взгляде почти… отчаяние; словно он изо всех сил пытается убедить себя, что я лгу…

Но он должен понять, что я не лгу, ведь он слишком хорошо меня знает.

Нервно вздыхаю.

— Пожалуйста, можешь… просто… — в голосе проскальзывают нотки паники, и я стискиваю зубы в нехорошем предчувствии. — Бога ради, моргни хотя бы или… скажи что-нибудь!

У него дергается щека, в глазах застыл страх, и я понимаю, что впервые вижу его таким испуганным. Даже когда Драко о нас узнал, даже когда мы убили Долохова… такого первобытного ужаса в его глазах не было.

— Ты… — он прочищает горло. — Я правильно тебя расслышал?

Ну почему он это делает? Почему?

— Сам знаешь, что да, — отвечаю с несчастным видом.

Он открывает было рот, но тут же стискивает челюсти — так, что ходят желваки, — но в конце концов находит в себе силы говорить.

— Ты уверена? — шепчет он.

Я могу рассказать ему все. Могу сказать, что абсолютно уверена, потому что меня тошнит по несколько раз в день уже недели две; постоянно кружится и болит голова; а еще эти жуткие спазмы, словно у меня должны начаться критические дни, но сколько бы я ни проверяла, их нет — и не будет еще очень долго. Возможно, несколько месяцев.

Но этого я не говорю.

— Конечно, уверена. Иначе ничего не сказала бы.

Внезапно он вскакивает с кровати, глядя так, будто у меня выросла вторая голова. Словно я самое омерзительное, отвратительное и ненавистное существо, что он когда-либо видел…

Он отворачивается.

Я, конечно, допускала такую реакцию, но все же надеялась…

Даже не знаю, на что. Может, в глубине души я лелеяла мысль о том, как он скажет, что все будет хорошо, он позаботится обо мне, оставит Нарциссу, и мы уедем, и будем вместе воспитывать нашего ребенка; и уже неважно, полукровка он или нет, потому что я научила Люциуса главному: кровь не имеет значения. И он бы сказал, что любит меня…

Но когда он поворачивается ко мне с выражением абсолютной ненависти и отвращения, я понимаю, что ничего из этого не будет для Гермионы Грэйнджер.

— Боже, что я наделал? — шепчет он.

Во мне закипает злость. Он вновь смотрит на меня с ненавистью, а ведь еще минуту назад он держал меня за руку и говорил, что хочет заботиться обо мне. Будь он проклят! Это он во всем виноват! Он должен был быть осторожным.

Поднимаюсь с кровати.

Он отступает, словно моя кровь заразна, и выглядит так, будто увидел призрака.

Моя чаша терпения переполнена.

— Не смей шарахаться от меня! — выкрикиваю я истерически. — Не моя вина, что мы оказались в этом дерьме!

Ужас на его лице сменяется злостью.

— Ах, то есть это я виноват, да? — угрожающе цедит он сквозь зубы. — Ну конечно, я ведь так этого хотел, да? Какого-то полукр…

Он умолкает на полуслове, не в состоянии даже произнести это. Не может признать вслух последствия собственных деяний…

— Ты должен был позаботиться об этом, — тихо произношу я, чувствуя, как лицо заливает краска стыда. — Сделать что-то, чтобы предотвратить…