Чувствую, как невидимый кулак бьет меня в живот. Так же делал Волдеморт. Я сгибаюсь пополам, сильно кашляя, потому что не могу вздохнуть. Держусь за живот в попытке прогнать пульсирующую боль.
— Здесь не ты задаешь вопросы, грязнокровка. Кажется, я ясно дал понять это.
Я смотрю на него снизу вверх. Он поднимает волшебную палочку, готовый наложить на меня заклятие за то, что я опять ослушалась; мышцы его лица слегка подрагивают — видимо, он пытается бороться с рвущейся наружу яростью.
Нет!
Но боль моей сломанной и обожженной ладони сейчас кажется такой далекой и нереальной.
Я смогу. Я должна.
Я выпрямляюсь, не обращая внимания на боль в ребрах.
— А я, кажется, ясно дала понять, что Вам придется вытягивать из меня информацию.
Он закатывает глаза.
— Как утомительно, — вздыхает он. — Я не настолько терпелив, чтобы выдержать все нюансы вашего поведения. Почему Вы не хотите облегчить эту ситуацию для нас обоих?
Я приподнимаю брови, обдумывая подходящий ответ.
— Что ж, видимо, я просто трудный подросток.
На секунду, его рот искривляется в некоем подобии улыбки.
По крайней мере, мне так кажется…
Но уже в следующую секунду это впечатление исчезает.
Он поднимает свою палочку, но медлит секунду, задумчиво хмурясь.
— Итак, какой же способ убеждения будет самым… действенным?
Я жду. Я жду целую вечность, в то время как он продолжает этот театр абсурда, играя в нерешительность. Я чувствую, что мой живот крутит и вяжет узлом, пока я вынуждена гадать, что он собирается сделать со мной. Я предполагаю, что это именно тот эффект, к которому он и стремился.
— Я мог бы использовать Круциатус, конечно, — он говорит тихо, будто сам с собой. Но я прекрасно слышу каждое его слово. — Но тогда никакого веселья, никакого разнообразия. Это так… так скучно, Вы не находите?
Я молчу. Но вряд ли он ждет ответ.
Он делает взмах палочкой
Я чувствую…
Не надо…
Ааааааааааааааааааа!
БольнобольноКАКБОЛЬНО!
А потом голос исчезает.
О боже, моя НОГА!
Я в агонии. Боль обрушивается на меня так быстро, что крики и вопли буквально сами вырываются из меня. Я падаю на пол от болевого шока и в ужасе смотрю на свою искромсанную ногу.
Мои джинсы разорваны в клочья, а мои бедра все в глубоких, кровавых бороздах. Также здесь грязь; грязь с моих джинсов смешивается с моей кровью, образуя это огромное, отвратительное месиво! Грязь и кровь и лоскуты кожи, но нож исчез…и обожеобожеобожеобоже! Так много теплой, липкой, темной крови, сочащейся из ран, орошающей мои ноги и пол, запекающаяся полосками на моей коже.
Я должна ему сказать, должна.
— Послушайте, я скажу вам то, что вы хотите знать. Но, пожалуйста, пожалуйста, залечите мою ногу!
— Сначала вы мне сообщите имена его девушек, — он говорит совершенно безэмоционально. — Тогда, возможно, я рассмотрю Ваше предложение.
— Пожалуйста, я умоляю Вас…
— Нет. Сначала Вы мне сообщите то, что мне нужно.
— Почему Вы мне не поможете?
Нет ответа.
Я должна остановить это кровотечение.
Моя футболка. Возможно — да.
— Джинни! — Я кричу, стягивая футболку через голову и лихорадочно прижимаю ее к своим ранам, чтобы остановить поток крови. — Он встречался с Джинни, но они расстались пару недель назад…
— Джинни? — Я не смотрю на него, пока он говорит. — Не Джинни ли Уизли? Дочь Артура Уизли?
— Да! — Я больше даже не слежу за тем, что говорю. Я лишь знаю, что должна остановить эту боль прежде, чем она убьет меня. Моя футболка пропитывается насквозь, но кровь все еще идет. Ничто не может ее остановить, ничто…