Eden (ЛП)

Наконец я фиксирую свое положение, упираясь спиной в стену. Боль в животе убивает меня, моя рука розовая, блестящая и в синяках, а я вся в крови, крови, которая остывает на моей коже.

Ему удалось буквально вывернуть мое тело наизнанку за какие-то двадцать четыре часа.

Спустя еще несколько минут он опять поворачивается ко мне лицом, на его лице видна борьба, он пытается контролировать себя. Он смотрит вниз на свои ботинки. Я следую за его взглядом. Они сверкающие и влажные…

— На моих ботинках твоя кровь, — он говорит с отвращением. — Вытри ее. Сейчас же.

Я поднимаю взгляд на него, не веря своим ушам.

— Сами чистите свои ботинки.

Опять тишина. На его лице заиграли желваки. Он опять теряет контроль. Он опять причинит мне боль, я знаю.

— Тебе нужен еще один урок послушания, дрянная девчонка?

— ЗАТКНИТЕСЬ! — Я снова срываюсь, начинаю кричать. — Неужели Вы думаете, мне есть какое-то дело до послушания? Как Вы можете стоять там и приказывать мне стереть мою же кровь с Вашей обуви после всего того, что сделали со мной сегодня? Неужели Вы и вправду думаете, что вынуждая меня сделать это, Вы заставите меня принять на веру тот факт, что я — ниже Вас? Что ж, разочарую Вас, ответ отрицательный. Послушание бессмысленно, пока оно вызвано принуждением: чтобы Вы со мной не сделали, Вы не сможете заставить меня захотеть Вам подчиняться.

— Я МОГУ ДЕЛАТЬ ТО, ЧТО СОЧТУ НУЖНЫМ! — он тоже кричит на меня, теряя контроль. — По-моему, Вы не понимаете — Вы в моей милости! Как Вы смеете со мной так разговаривать? Вы должны пасть ниц у моих ног, целиком и полностью желая исполнять все, что я прикажу. Почему вы продолжаете вести себя с подобной недопустимой наглостью? Неужели ничто не отучит Вас от Вашего дурного поведения? Неужели вы думаете, что я не могу причинить Вам больше боли?

Он направляет на меня палочку.

О нет, О НЕЕЕТ…

— Круцио!

Нет! Нееееееееееееет! Я не могу, о Боже, Я НЕ МОГУ! Жжется, я горю! Я катаюсь по полу, мое тело рвут на части дикие животные, своими зубами, когтями, лапами… ну почему? Почему это все не прекращается?

Он снимает заклятие, и я вся дрожу. Я валяюсь у его ног, как он и хотел. Я смотрю на него сквозь слезы.

— Почему? — z говорю тихо, я так устала от боли. — Почему Вы так со мной поступаете?

Он молчит, все так же направляя на меня свою палочку.

— Пожалуйста, пожалуйста… прекратите — Я цепляюсь за перед его мантии, будто утопающий за соломинку. — Вы не должны этого делать. Это неправильно, Вы же знаете. Неужели Вы бы хотели, что бы Драко причиняли такую же боль за то, во что он верит? Мы с ним одного возраста.

Его лицо не меняется ни на йоту, когда я говорю о его сыне, но я не прекращаю; я должна до него достучаться.

— Пожалуйста. В Вас должна остаться хоть капля человеколюбия. Вы же не как Ваш хозяин, Вы не бесчеловечны, Люциус.

— Как ты смеешь произносить мое имя?

На его лице написано отвращение, но я продолжаю.

— В Вас должна остаться хоть капля сочувствия. Вы же человек, в конце концов! Как Вы можете продолжать все это? Вы будете нормально спать сегодня ночью или не сможете уснуть, вспоминая мои крики?

Он отводит свой взгляд. Неужели, я смогла до него достучаться?

— Вы сможете смотреть мне в глаза после того, что сделали со мной сегодня? — я спрашиваю тихо.

В какой то момент кажется, что он не может. В любом случае, он избегает смотреть прямо в мои глаза.

— Пожалуйста, — я продолжаю, мой голос срывается. — Пожалуйста…

— Отстаньте от меня! — он говорит и сильно пинает меня по ребрам. Я кричу от боли и падаю набок. Я вновь смотрю на него. От выражения чистой ненависти на его лице у меня стынет кровь. — Меня должны тронуть эти Ваши жалкие «пожалуйста»? Как Вы смеете просить меня о сострадании? Вы мне омерзительны!

Он отворачивается от меня, идет к перу и пергаменту; сворачивает их и отправляет в мантию.

Я смутно задумываюсь о том, как много из этого допроса он покажет Волдеморту. Возможно, он уничтожит все, что не относится к прямому приказу. Я не думаю, что он хочет показывать ему все наши диалоги — некоторые из них могут быть для него крайне смущающими.

— Мы закончим наш допрос завтра, — его губы едва двигаются, пока он говорит, и он все не смотрит на меня. — И я смею надеяться на более плодотворное сотрудничество с Вами, когда мы продолжим. А пока…

Он направляет палочку на пол, и на камнях появляется кубок с водой и маленький кусок хлеба.

— Ты можешь думать обо мне, что хочешь, грязнокровка, — он открывает дверь моей камеры палочкой. — Но ты не можешь упрекнуть меня в негостеприимности.

Дверь за ним захлопывается, щелкает замок. Я вновь заперта.

Несколько мгновений я лежу неподвижно, скрючившись на полу. А потом задираю голову вверх и слепо смотрю в потолок, пока слезы безмолвно катятся из моих глаз.

Я ничего не чувствую. Боль вводит в оцепенение.

Но я могу думать…

Я не должна думать. Если я начну размышлять, мне придется принять все, что я натворила.

Но я должна принять это. Это неизбежно. Понимание настигнет меня, уничтожит меня. Наверное, моя голова взорвется от осознания того, что я сделала.