Eden (ЛП)

— Любовь — самое лучшее, что есть на земле, — шепчу я. — Она может быть непокорной, как ураган, невыносимой, как худшее из наказаний, и даже порой ужасной, как оживший кошмар, но тем не менее она прекрасна, удивительна и бесподобна. Заботиться о ком-то так сильно и трепетно, испытывать эти чувства к другому человеку… ничто с этим не сравнится!

Он смотрит на меня так, словно я говорю на незнакомом языке, и выражение лица такое, будто он испытывает отвращение, но я точно знаю: это не оно. Люциус выглядит так… звучит странно, но он словно хочет понять меня, но это для него физически невозможно.

Горько улыбаюсь, качая головой.

— Мне жаль тебя.

Ярость оживляет его лицо.

— И что же заставляет тебя жалеть меня?

— Потому что ты в ловушке, — шепчу я. — Твоя чистокровная теория власти никогда не была верной. Все это — ложь, которой тебя пичкали те, кем правил страх и ненависть. Но ты не можешь признать, что ошибался, ведь это означало бы, что вся твоя жизнь — сплошная ложь.

Он выглядит взбешенным, хотя, нет, это слово слишком мягкое. Он смотрит на меня так, будто в эту самую минуту жаждет размазать мои мозги по стене.

Я знаю, почему он так выглядит: не может отгородиться от сказанного мною, твердя себе, что я лгу. А все потому, что мои слова достигли цели — где-то глубоко внутри него, задели особую струну, но он никогда и ни за что не примет это.

Хватаюсь за эту мысль и облекаю ее в слова.

— И поэтому ты в ловушке, такой же узник, как и я, — продолжаю, и мои нервы натянуты, потому что я поплачусь за свои слова, но мне необходимо выговориться. — Но у меня нет выбора, а вот у тебя… ты можешь в любой момент покинуть свою тюрьму, но не хочешь. Ты сам приговорил себя, следуя за своими дурацкими идеалами и веря в них безоговорочно.

Он замахивается в запале, и я вздрагиваю, отшатываясь назад, готовясь к удару, но он замечает это и опускает руку.

— Не провоцируй меня, грязнокровка, — губы почти не двигаются, произнося эти слова. — Я серьезно. Ты не имеешь права читать мне проповеди о вещах, которых тебе никогда не понять…

— Я-то как раз и понимаю, — парирую я. Одному Богу известно, откуда у меня берутся силы продолжать разговор, просто сейчас у меня такое чувство, будто мне больше нечего терять. — И мне предельно ясно, что происходит в твоей больной голове, и представь только — у меня есть решение. Я знаю, как избавить тебя от всех проблем.

Перевожу дыхание.

— Отпусти меня, — шепотом заканчиваю я.

Его реакция именно такова, как я ожидала: он белеет от ярости.

— Что?!

Глубоко вздыхаю, все еще колеблясь, пытаясь усмирить страх. Мне нечего терять, но в случае победы я получу всё, поэтому надо идти до конца.

— Ты можешь отпустить меня, тем самым освободив себя. Смыть с себя налет прошлых лет, прожитых в ненависти и предубеждениях, совершив самый благородный поступок из всех, что ты можешь совершить ради меня, грязнокровки, — ты можешь вернуть мне мою жизнь.

В течение долгого времени воздух буквально искрится от напряжения: в нем смешались ярость Люциуса и мой ужас. Но если я ждала, что он будет орать на меня, то я ошибалась, потому что все, что он в итоге делает, — выдыхает со смешком, качая головой.

— Нет, не думаю, — глухо отвечает он.

Закусываю губу. Я не могу упустить шанс.

— Но…

— Нет, — жестко повторяет он. — Если бы даже я был достаточно глуп, чтобы отпустить тебя, ты бы все равно не ушла.

Он снова посмеивается над выражением моего лица.

— Видишь, грязнокровка, не ты одна можешь наблюдать и делать выводы, — растягивая слова, произносит он. — Я наблюдал за тобой, все время присматривался, пытаясь разгадать, узнать, и у меня получилось: теперь мне больше нет нужды гадать, каковы мотивы твоих поступков или о чем ты думаешь.

У меня перехватывает дыхание. Я… понятия не имею почему, но у меня даже мысли не возникало, что он наблюдает за мной так же, как я за ним, пытаясь понять, разгадать его. Я была уверена, что в то время как он всегда скрывал свои эмоции, я выставляла свои напоказ, и поэтому у него не должно быть никаких сомнений относительно того, что происходит в моей голове…

Тогда, если он не в состоянии понять любовь или любое другое проявление привязанности, возможно, поэтому ему так трудно понять меня.

— Я мог бы освободить тебя, — произносит он. — Но ты бы не ушла. Ты сама мне об этом сказала: будь у тебя шанс сбежать, ты бы осталась, чтобы спасти… спасти меня, — последние слова даются ему нелегко, и он выдерживает паузу, прежде чем продолжить. — Более того, если бы я предложил тебе уйти, бОльшая часть тебя отвергла бы существование без меня.

Усмехаясь, он запускает руку в мои волосы, притягивая меня ближе.

— Как ты можешь всерьез утверждать, что любовь Уизли может сравниться с тем, какую власть имею над тобой я? — его речь льется подобно ядовитому напитку. — Способен ли он так же, как я, глядя в твои глаза, увидеть самые темные уголки твоей души?

Сжимаю губы, его слова занозами впиваются в сердце, и он, видя мое состояние, упивается триумфом.