Его слова бьют по больному, и я ненавижу себя за то, что люблю его, но далеко не так, как он ненавидит себя за все, что происходит…
Мог бы он… может быть, когда-нибудь…
Смог бы он когда-нибудь полюбить меня?
— Я видела его, Люциус, — не раздумывая ни секунды, начинаю говорить. — Совсем недавно. У меня было видение.
Его плечи напрягаются.
— Кого? — ровным тоном спрашивает он.
Призываю на помощь все силы, потому что сейчас я собираюсь разыграть последний оставшийся козырь.
— Твоего сына, — крошечный шаг в его сторону. — Нашего сына. Я видела во сне, что он учится в Хогвартсе. Ему было около шестнадцати на вид.
Он захлебывается воздухом, а потом качает головой.
— Прорицание! — презрительно бросает он. — Самая бесполезная наука. Сколько волшебников напрасно положили свои жизни на алтарь неисполненных пророчеств… даже сам Темный Лорд…
Он осекается, потому что, подойдя к нему, я беру его руку и кладу на свой живот.
Его пальцы чуть напрягаются, но он не убирает ладонь, и я чувствую тепло его руки сквозь ткань платья.
Не оборачиваясь, он судорожно вздыхает, и мне жаль, что я не вижу его лица, пока его рука лежит поверх его нерожденного ребенка. Мне остается только догадываться…
— Он очень похож на тебя, — мягко шепчу я. — У него твои волосы, твое телосложение, и такая же светлая кожа, а еще у него твои черты лица, даже изгиб рта в точности, как у тебя. Он — точная копия тебя, за исключением одного…
Качая головой, он сдавливает пальцами мой живот — так, что я даже чувствую, как его ногти впиваются в кожу, несмотря на платье.
— Это ничего не значит для меня, — четко выговаривает он. — У меня уже есть сын, если ты забыла.
Еще один шажок — и я привстаю на цыпочки, кладя руки ему на плечи.
— У твоего сына твои глаза, Люциус, — шепчу я. — Но этот ребенок и мой тоже, поэтому у него мои глаза.
Я задела… за живое. Вне всяких сомнений. Я понимаю это по тому, как он замирает при этих словах; но внезапно он убирает руку от моего живота и отходит подальше, отказываясь на меня смотреть.
— Я не… — начинает он, и я слышу отчаяние в его голосе.
Он проводит рукой по волосам.
— Нет, — резко бросает он. — Нет.
Он вылетает из комнаты, громко хлопнув дверью.
Несколько секунд тупо смотрю на закрытую дверь, рыдания застревают в горле.
Я почти готова вознести молитву, но я перестала верить в Бога, когда Он покинул меня.
Извините, абонент больше недоступен.
Часто моргая, опускаюсь на колени и хватаюсь за живот, а затем сворачиваюсь клубочком на полу, обнимая себя — будто защищаясь.
Мама? Ты слышишь меня? Что мне делать?
Пару раз я уже делала так: разговаривала с мамой и папой, убеждая себя, что они слышат, что они присматривают за мной …
Но как говорить с ней о таком? Даже если бы она могла слышать меня, как я могу спрашивать, правильно ли поступаю, оставив ребенка, чей отец убил ее, пока она спала, и ей снились пропавшая любимая дочь и всякие ужасы, которые, вероятно, со мной случились?
Закрыв глаза, уже не сдерживаю слез. Все чувства и эмоции, что я пережила с момента похищения, копившиеся во мне долгое время, прорываются наружу, и я захлебываюсь рыданиями, едва успевая делать маленькие вдохи. И с каждым всхлипом и воем я словно отпускаю свои страх, боль, желание, ненависть, любовь… и отчаяние.
— Мама, — я задыхаюсь. — Мама, прошу тебя!
Господи, как я хочу, чтобы она вернулась хотя бы на минуту! Увидеть ее, почувствовать ее объятия и услышать, что все будет хорошо, она защитит меня, и плохой человек не причинит мне больше вреда, и я могу спать спокойно, потому что это был просто ночной кошмар…
— Если хочешь, чтобы твоя мама тебя услышала, говори громче.
Рыдания моментально прекращаются.
Я не слышала, как он вошел.
Медленно приподнимаюсь с пола и обращаю расфокусированный взгляд на темную фигуру, стоящую перед закрытой дверью.
Это не Люциус.
Это Эйвери.
Глава 42. Правда
«Знать, где искать информацию, и как ее использовать — вот залог успеха», — Альберт Эйнштейн
Клянусь говорить правду, только правду и ничего кроме правды, и да поможет мне Бог.
Смотрю на него в оцепенении, стук сердца отдается в ушах: тудум-тудум-тудум…
Что ему нужно? Зачем он здесь?
Ничего. Скорее всего, ничего важного. Успокойся.
Успокоиться? Успокоиться?! Господи…
Он ничего не знает. Не знает, что что-то изменилось. Успокойся.
Да. Он не знает. Пока…
Сфокусируйся на дыхании: вдох — выдох. Тудум-тудум-тудум…
— Почему ты плачешь? — его голос мелодичен, словно где-то играет музыкальная шкатулка.
— Потому что скучаю по маме, — огрызаюсь в ответ. — Вряд ли такой, как вы, сможет понять меня.
Он удивленно приподнимает брови.
— О, прошу, не делай насчет меня поспешных выводов, — мягко продолжает он. — Я тоже скучал по маме, когда она умерла.
Неверяще прищуриваюсь, но он лишь улыбается.