Эдера 2

Она обернулась и посмотрела на огромные напольные часы старинной работы, с амурчиками и огромной Психеей, венчавшей мраморный корпус — был час дня.

Значит, часа через два, а может быть — через два с половиной,— подумала она,— если за это время ничего не случится...»

А что, собственно говоря, могло за это время случиться?

Синьор дель Веспиньяни передумает и отправит свою «Сесну» на Сицилию немного позже?

Вряд ли.

Не такой он человек.

Может быть, у Андреа найдется еще какая-нибудь работа там, на Сицилии?

Тоже непохоже — ведь в таком случае Отторино бы сказал ей об этом.

Может быть, после того, что случилось сегодня, на морском берегу, Отторино забудет о своем обещании?

— Да-а-а... — невесело протянула Эдера, — лучше бы я этого не видела...

Конечно, очень нехорошо, что она, Эдера, стала невольной свидетельницей его слез — как правило, мужчины, не прощают такого себе, а раз она, Эдера, стала свидетельницей его слабости, то может быть...

Может быть, он не простит этого и ей?

Нет, нет, лучше об этом не думать.

И не надо накручивать себя, не надо строить догадок и предположений — тем более, что они, как правило, совершенно беспочвенны.

Внезапно Эдеру охватила какая-то вялость — по крайней мере внешняя. Руки обвисли плетьми, мускулы обмякли, и она, точно ватная кукла, опустилась в кресло — у нее не было даже сил пошевелиться...

Но в то же самое время, несмотря на кажущуюся слабость и вялость, несмотря на какую-то внутреннюю опустошенность, она была очень напряжена...

Дело в том, что очень часто за внешней вялостью ее каждодневного существования в этом палаццо в отсутствии Андреа, несмотря на мысли, так часто обуревавшие Эдеру, в ней таилась постоянная напряженность всех ее элементов. Напряженность, которую можно было бы выразить одним только выражением — ожидание лучшего. 

Лучшего?

Конечно же.

Так чего же?

Эдера вздохнула.

«Сейчас мне хочется поскорее увидеть Андреа, прижать его к себе, как маленького ребенка, поцеловать в лоб... И чтобы мы всегда были вместе, чтобы он больше никуда не уезжал... Лучшее — это то, чего теперь нет, — решила она, — лучшее — это только мечты... Счастливая семья, дети — что может быть лучше? Разве какое-нибудь счастье может сравниться с этим?»

Она вспомнила свой недавний разговор с графом дель Веспиньяни на морском берегу, вспомнила его слезы и тут же помрачнела.

При всех своих неоднозначных чувствах по отношению к дель Веспиньяни, при всем своем сочувствии к этому по-своему милому и одинокому человеку теперь, когда до желанной встречи с Андреа, по ее подсчетам, осталось всего только несколько часов, ей не хотелось думать об Отторино, не хотелось вспоминать эту недавнюю сцену, ставшую неприятной, наверное, для обоих.

Да, после отъезда Андреа Эдера все время была напряжена, и жизнь ее была подобна какой-то нити, безжизненно провисшей в воздухе.

Но если бы хоть кто-нибудь смог вырезать ничтожный кусочек из этой будто бы вялой и провисшей нити, то открыл бы в ней чудовищную энергию скрученности, судорожное движение молекул.

И это напряжение было ничем иным, как ожиданием того, чего, по сути, сознательно или подсознательно жаждет каждая женщина — полного семейного счастья, гармонии с самой собой.

Однако, если это определение — внутреннее напряжение — и подходило к Эдере, все же удивительная напряженность ее существования заключалась теперь вовсе не в нервозности, с которой она иногда реагировала на те или иные случайности жизни, в чем бы в каких мелочах эти случайности не проявлялись: запылились ли ее лакированные туфельки, кольцо ли сильно давит на палец или кто-нибудь искоса посмотрел на нее...

Подобная реакция проистекала прежде всего от поверхностного возбуждения, это было похоже на искристое мерцание водной глади под солнцем, это было необходимо, потому что хоть как-то спасало ее от скуки — в том числе и от беспросветной скуки одиноких вечеров в этом роскошном палаццо дель Веспиньяни — когда она была одна.

Дело было вовсе не в том, а, скорее, в страшном контексте между богатой оттенками поверхностью и непроницаемым, неподвижным морским дном ее души, расположенном на такой невероятно большой глубине, что рассмотреть что-либо было невозможно.

Впрочем, этого и не надо было делать, потому что самое потаенное желание Эдеры было желание увидеть своего любимого — а это и так лежало на поверхности.

То был контраст, в непреодолимости которого и разыгрывалась напряженнейшая игра ее души, то было несоответствие той жизни, которой она теперь жила каждый день, и той, к которой она стремилась...

Как ни странно, но к обеду Отторино так и не появился в столовой палаццо.

Эдера, почувствовав от этого обстоятельства облегчение, которого она не могла объяснить, накормив детей и пообедав сама, отправилась к себе.

И в то же время она вспомнила: ведь граф пообещал отправить свою «Сесну» на Сицилию как раз после обеда!

Тогда — почему же дель Веспиньяни не появился в палаццо к обеду — как обычно?