Эдесское чудо

– Скоро ты увидишь и свою мать. Расскажи ей и всем, что случилось с тобой, – сказал третий угодник. После этих слов сияние над ракой тихо угасло, как бы втянувшись внутрь нее прямо сквозь мраморную крышку.

Евфимия поднялась и огляделась. Да, она была в церкви святых угодников. Она тихонько обошла раку и увидела две коленопреклоненные женские фигуры. «Матушка! Нянюшка!» – узнала она, но не стала окликать их, а тоже опустилась на колени и, заливаясь слезами, принялась возносить благодарные молитвы Господу и Его святым угодникам.

Кончилась служба, София и Фотиния поднялись с колен и только тут увидели, что их уже не двое, а трое… Они обнялись и без слов зарыдали в голос.

– Доченька моя, – сказала София, первой пришедшая в себя, – откуда ты явилась и что с тобой сталось, бедная моя? Как ты похудела, личико совсем осунулось, глаза запали… Я не узнаю тебя!

– Ласточка моя, – воскликнула Фотиния, – на кого ты похожа! Что это за тряпки на тебе? Да что же этот проклятый готф-убийца сотворил с тобой?

– Он и вправду хотел убить меня, – сказала Евфимия и вновь зарыдала, а мать и нянюшка присоединились к ней, не выпуская ее из объятий.

К ним подошел священник, поздоровался, благословил и спросил, о чем они так плачут и почему их теперь трое?

– Я привык, что вы двое каждый день приходите сюда молиться о вашей пропавшей дочери… Уж не она ли это?! – спросил он, бросая проницательный взгляд на Евфимию.

– Да, это наша пропавшая девочка, – сказала Фотиния.

– А плачем мы теперь уже не от горя, а от радости, – сказала София.

Их окружили и другие клирики и прихожане, и Евфимия рассказала им обо всем, что с нею приключилось. Когда она дошла до того дня, когда исчезла Фотиния, якобы сбежавшая с Авеном, София перебила ее:

– Ты еще узнаешь, как поступил вероломный готф с нашей нянюшкой. Но сейчас продолжай, доченька, свой рассказ!

Когда Евфимия закончила свою страшную и чудесную повесть, плакали уже не только София и Фотиния, но и все присутствующие женщины. Даже многие из мужчин, в том числе сам пресвитер, не могли удержать слез.

– Благословен Господь, спасающий уповающих на Него: «Вечером водворяется плач, а на утро радость»[99]. Благословенны и святые угодники Божии, мученики Гурий, Самон и Авив, не посрамившие веры поклоняющихся им. Воздадим же им хвалу, братья и сестры! – сказал он. А про себя решил записать удивительную историю Евфимии и матери ее Софии в назидание потомкам, что им и было исполнено.

Тут же был отслужен благодарственный молебен.

Только после этого София и Фотиния повели домой вновь обретенную дочь и питомицу.

* * *

Оказавшись снова в родном доме, стоявшем на соседней улице, совсем недалеко от церкви святых угодников, Евфимия первым делом попросила о бане, и обрадованные слуги тотчас бросились греть для нее воду и готовить одежды.

– Да сбрось же ты хотя бы покрывало, ведь на нем чистого места нет! – сказала Фотиния воспитаннице. Евфимия послушно сбросила покрывало.

– Боже мой! – воскликнула София, увидев две длинные белоснежные пряди волос по сторонам дочернего лица.

– Снимай, снимай, я говорю! – прикрикнула Фотиния. Выплакав в усердных молитвах почти все слезы, она стала плохо видеть, и ей показалось, что на голове Евфимии по-прежнему находится покрывало – с белыми краями. Но, тронув «покров» рукой, старуха все поняла… Только сама Евфимия не могла догадаться, отчего, увидев ее простоволосой, снова заплакали мать и няня, пока София не принесла ей зеркало.

– Это мне память о грехах моих и страданиях за них, – прошептала она, трогая белые пряди.

– Да какие же у тебя-то грехи, бедная моя безвинная овечка! – воскликнула София, в который раз обнимая дочь.

– А любовь-то неразумная к готфу? – напомнила Фотиния. – А что пошла наперекор желаниям матери? А что няньку свою старую не послушалась, когда я, узнав о том, что она непраздная, уговаривала ее вернуться в Эдессу, к матери?

– Не будем, нянюшка, докучать ей укорами и расспросами о том, о чем следует говорить только на исповеди священнику, – сказала София. – А тебе, доченька, одно скажу: неразумно было бы, попав в беду из-за любовной страсти, обвинять во всем только того, кто тебя вовлек в нее. Мы сами открываем страстям дверь в свое сердце, а потому и винить за их последствия мы должны в первую очередь самих себя. Я вижу, что ты это понимаешь, голубка, и больше мы об этом говорить не будем. Остальное скажешь на исповеди.

* * *

За трапезой, чисто вымытая самым дорогим розовым мылом[100], какое нашлось в доме, с промытыми до шелкового блеска черно-белыми своими волосами, Евфимия выслушала рассказ Фотинии о том, как Аларих пытался ее убить и как она добиралась до Эдессы.

– И в твоих страданиях, нянюшка, тоже я виновата, – сказала Евфимия, обнимая Фотинию. – Сколько же ты перенесла из-за меня и сколько молилась обо мне!

– Да, это уж точно, – ворчливо сказала нянька, – ни в одном монастыре монашки так не молятся, как мы тут молились с твоей матушкой!