Лондон, 5 июля 1840 г., воскресенье
Блики света проникли сквозь мои веки, и я обнаружил, что лежу одетым поперек небольшой софы. Рукава рубашки были расстегнуты, и на руках обнаружились длинные синюшные полосы. Пахло в комнате как-то странно. Я вдохнул глубже – водоросли, плавник, рыба, пойманная в призрачные сети… Ноги держали плохо, но объяснялось это, скорее, пустым желудком, чем излишком спиртного. Я посмотрел на часы – было пять. Я разделся и попробовал уснуть в своей постели, но провел беспокойные два часа, то уплывая в сон, то выныривая из него. Мне снилось, что я в море – на проклятом корабле, который никогда не причалит к берегу.
В семь я умылся и оделся в чистое, но духовная опустошенность – не апатия, скорее, чувство острой тревоги – не проходила. Что-то преследовало меня ежедневно и ежечасно, его дыхание щекотало мне спину, пока оно дожидалось удобного случая. Неразумно было оставаться одному в таком состоянии, поэтому я прихватил покоробившееся от морской воды письмо и отправился прямиком к Дюпену. Я стукнул всего один раз, и он пригласил меня войти. Дюпен сидел за столом, перед ним стоял сытный завтрак. По ноздрям хлестнул сильный запах рыбы.
– Селедка. Не хотите присоединиться?
Меня буквально парализовало. Он быстро разрезал рыбину вдоль, снял мясо и отложил на тарелку сбоку неповрежденный скелет. Невероятное отвращение захлестнуло меня, когда он отрезал кусочек филе и отправил его в рот.
– Вполне удовлетворительно, – сказал Дюпен, распробовав. – Угощайтесь, прошу вас.
– Спасибо, мне только кофе.
Дюпен пожал плечами.
– Садитесь. И угощайтесь, пожалуйста.
Тут я заметил, что стол накрыт на двоих. Дюпен опередил мой вопрос:
– Я хотел было пригласить вас к ужину, но вас невозможно было добудиться. Я решил, что вы предпочли ужинать в одиночестве, однако надеялся, что вы пожелаете позавтракать со мной.
– На самом деле я плохо себя чувствовал. И у меня странные новости.
Я положил потустороннее письмо на стол перед собой. Дюпен поедал рыбу, ожидая продолжения. Я налил себе немного кофе, быстро его выпил, чтобы избавиться от сухости во рту, и налил себе еще.
– Это письмо я выкинул за борт «Ариэля». А вчера портье передал его мне. Заметьте, что оно побывало в воде и пахнет морем. Кто-то выхватил эти страницы из объятий самого ветра и собрал их вместе. Они были сложены и запечатаны в конверт с моим именем на нем. Никакой записки или обратного адреса нет.
Дюпен доел остатки завтрака, промокнул губы салфеткой, аккуратно сложил ее, отодвинул тарелку и взял письмо.
– Не возражаете?
– Нет. Оно уже больше не тайна.
Дюпен бегло просмотрел письмо и поднял взгляд на меня.
– Вы постарались уничтожить письмо, написанное в мучительном опьянении, чтобы не расстраивать вашу жену.
Я кивнул, вновь ощущая глубину своего ничтожества.
– Но оно самым загадочным образом вернулось преследовать вас.
– Словно проклятие.
– Точно так же, как и ваше «наследство».
– Действительно…
– Я уверен, что совершивший все это – отнюдь не призрак и вполне материален, хоть и пытается убедить вас в обратном.
Я не испытывал такой уверенности, как Дюпен, однако его слова мгновенно успокоили меня.
– Теперь мы можем быть уверены, что ваш противник был вместе с вами на «Ариэле». Нет ли у вас мыслей о том, кто бы это мог быть? Я подозреваю, что он использовал это путешествие, чтобы как следует изучить вас и ваши привычки.
Я постарался подавить ужас, вызванный мыслью о том, что находился, можно сказать, взаперти, на корабле посреди Атлантики – и большую часть времени едва в сознании – бок о бок с человеком, желавшим мне зла. Перед моим мысленным взором промелькнули пассажиры Ариэля, которых я повстречал: мои спасители – доктор и миссис Уоллис, чопорная мисс Николсон, поборник трезвости мистер Эсквит и претенциозный мистер Мэкки.
– Конечно, на палубах были и другие пассажиры, а также моряки, но был один, который с нами обедал и, видимо, желал мне зла. Мистер Мэкки. Он одевался очень вульгарно – все платье в клетку, ярко-зеленый сюртук… Похоже, он был сердит на меня за то, что я раскритиковал какое-то сочинение, им написанное. Я не помню ни текста, ни разговора о нем, но его отношение ко мне было явно враждебным.
– Он из Филадельфии?
– По выговору я бы предположил, что он – уроженец Вирджинии, но он мог бывать и в Филадельфии. Я совершенно не помню, обсуждали ли мы это.
Дюпен слегка поднял брови и кивнул.
– И он ехал в Лондон?
– Да. Мы сели в один поезд, но не вместе.
– С тех пор вы его не видели?
Я отрицательно покачал головой.