– Ну что ж, – наконец сказал он, – вы совершенно правы. Порой, чтобы докопаться до истины, приходится рисковать всем самым дорогим. Давайте посетим ее завтрашний сеанс, но будем настороже. А пока – вернемся к Брауну? Или вы хотите еще пообщаться со слушателями?
В зале еще оставалось две-три кучки зрителей, оживленно болтавших между собой, но никто из них не проявлял интереса ко мне.
– Нет, я вполне готов уходить.
– Тогда идемте.
Дюпен простер руку к дверям, приглашая меня пройти первым. Вскоре мы отыскали извозчика и отправились обратно в «Аристократическую гостиницу Брауна». Дюпен извлек из кармана свою пенковую трубку и набил ее табаком. Я последовал его примеру, хотя предпочел бы еще немного «шотландской храбрости» мистера Годвина.
– Можно сказать, мероприятие прошло с огромным успехом, – заговорил Дюпен.
– К несчастью, вынужден не согласиться с вашей оценкой. – Дюпен хотел было возразить, но я поднял руку, отвергая любые слова утешения. – Жалость делу не поможет, а слишком снисходительный критик – скорее, враг писателю, чем друг.
Дюпен слегка приподнял брови.
– Вы разочарованы тем, что мистер Диккенс не смог прийти.
– Или не пожелал.
– Вот это, я вполне уверен, совсем не тот случай. И на данном этапе расследования мы должны задаться вопросом: в самом ли деле сегодняшние чтения организованы именно мистером Диккенсом?
– Но мистер Годвин встречался с мистером Диккенсом и сказал, что тот был весьма восхищен моим творчеством!
– Мистер Годвин, конечно же, встречался с кем-то,
Мне немедленно вспомнилось, как мистер Годвин принял моего друга за меня, и Дюпен улыбнулся, угадав мою мысль.
– Самозванцем мог быть мистер Мэкки, или тот темноволосый, которого мне не удалось догнать. Глядя фактам в лицо, у нас нет ни единого доказательства тому, что с вами вел переписку сам мистер Диккенс, – заявил Дюпен с раздражающе триумфальной ноткой.
– Это уж и вовсе пустые измышления, – проворчал я.
Предположение Дюпена сделало этот вечер еще более неудачным. Мало того, что я был крайне недоволен своим выступлением – еще и все надежды на знакомство с мистером Диккенсом, пожалуй, окажутся тщетными!
Дюпен не стал утешать меня. Он снова раскурил свою пенковую трубку и выпустил струю дыма в окно кареты.
– Еще мы должны принять во внимание необычайное совпадение, – сказал он наконец.
– Какое же?
– Выбор даты для ваших чтений.
– Восьмое июля? Так предложил мистер Диккенс. Или человек, выдававший себя за него.
– Именно, – подтвердил Дюпен. – И эта дата многое значит для нашего расследования.
Я никак не мог понять, что он имеет в виду, и Дюпен, слегка поморщившись от моей недогадливости, продолжал:
– Восьмое июля тысяча семьсот девяностого года. Дата совсем иного представления. В этот день состоялось первое слушание дела Уильяма Ринвика.
Этой новостью Дюпен словно нанес мне жестокий удар в грудь. Я почувствовал себя совершенно опустошенным и не мог вымолвить ни слова. Дюпен же не стал утруждать себя дальнейшими объяснениями. Вскоре мы прибыли к Брауну, и настроение мое было мрачнее ночной тьмы.
– Не терзайтесь, – заговорил Дюпен, входя в фойе. – Мы непременно найдем вашего противника. Найдем и одолеем. Не сомневайтесь. – Он слегка поклонился. – Доброй ночи, По, и крепкого сна без сновидений!
С этими словами он удалился к себе. Я подошел к портье, чтобы проверить почту, но тот лишь отрицательно покачал головой. Все в том же опустошении я поднялся в свой номер и, войдя, обнаружил на столе зажженную аргандову лампу. В круге ее янтарного света стояла бутылка коньяка. Глядя на это восхитительное виденье, я ожидал чего угодно – например, появления из бутылки какого-нибудь духа или джинна. Но нет, бутылка просто стояла на столе, сияя в сверхъестественно ярком свете лампы.
Приблизившись к столу, я обнаружил под бутылкой сложенный лист бумаги. Дрожащие пальцы мои потянулись к ней. Мысли совсем смешались…