Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы

Я брел по гребню горы, река все время оставалась по правую сторону. К счастью, опасных подъемов и спусков больше не было, и я тешил себя надеждой, что каждая пройденная миля приближает меня к дому дяди. Как же я жаждал увидеть наконец какие-нибудь приметы близости обжитых мест! И отклик на мои чаяния не заставил себя долго ждать. Октябрьский ветер пронзительно свистел в диких травах пустоши, скудно украшенной сухими стеблями душистого кустарника и круглыми соцветиями коровяка. За пустошью раскинулось огороженное поле, на котором возвышались плотно уложенные скирды. Вероятно, где-то неподалеку и человеческое жилье.

Тому, что голосов не слышно и огни погашены, я не удивился: в такое время люди спят. Но, подойдя к веранде, заколебался. Стоит ли стучать в дверь, тревожить хозяев, отнимать у них покой, столь сладостный после тяжелого дневного труда, столь необходимый в простой безгрешной деревенской жизни? Не поискать ли ночлега на сеновале или в амбаре?

Продолжая размышлять, я между тем осматривал дом, который являл собой пример чистоты и порядка. Сложен он был из бревен, тщательно обработанных рубанком, а не только топором и пилой. Стены выкрашены белой краской, в окнах – застекленные рамы, что в этих пустынных местах было редкостью. Обычно оконные проемы здесь никак не благоустраивали, а на ночь затыкали старыми шляпами, нижними юбками и прочим тряпьем. Поражал и фасад дома, украшенный над массивной добротной дверью карнизом с фронтоном. Все эти детали склонили меня к мысли, что в доме обитают не просто добропорядочные, зажиточные крестьяне, но, по-видимому, люди более высокой культуры, нежели большинство местных жителей.

Несомненно, я найду с ними общий язык. Не позволив им выказать милосердие и доброту, я причинил бы ущерб и себе, и им. Они будут рады помочь мне в моем несчастье, у них я найду и убежище, и тепло, и хорошую пищу.

Однако я не хотел их беспокоить. Подумал, что, если кухня не заперта, смогу и сам найти там все, что нужно, не мешая хозяевам почивать. А нужно мне было совсем немного – теплая печь, чтобы высушить одежду и, устроившись на прогретых кирпичах, хоть немного поспать, несмотря на тягостные предчувствия и неприятные воспоминания о пережитом. Я надеялся, что смогу получить столь необходимую мне недолгую передышку от забот и тревог.

Подойдя к двери кухни, я обнаружил, что она распахнута настежь. Это было недоброе предзнаменование. У нас не принято запирать кухонную дверь на замок или на задвижку, но и оставлять совсем открытой тоже. Я осторожно вошел и увидел подтверждение моим опасениям. Несколько обгоревших бревен лежали посреди кухни. Похоже, их перебросили сюда из печи – несомненно, с намерением сжечь дом дотла.

Пол был испорчен огнем, который, видимо, своевременно погасили водой из кадки, о чем свидетельствовали оставшиеся лужи. Сама полупустая кадка стояла на печи. По всей кухне валялись осколки глиняных горшков и тарелок, сброшенных с их законного места на полках. Я озирался по сторонам, ища кого-нибудь, кто объяснил бы, что здесь произошло, но безрезультатно.

Последняя искра в печи потухла, так что согреться не удастся, а значит, и оставаться не имело смысла. Тем не менее любопытство и сострадание к чужой беде не позволяли мне уйти. Было ясно, что несчастье уже случилось. Но, может, я сумею чем-то помочь? С этой мыслью я прошел в жилую часть дома и открыл одну из дверей, как оказалось, ведущую в спальню. Стоя у порога, я постучал, никто не отозвался.

Облака не полностью заволакивали небо, и в комнату проникал кое-какой свет. Я видел стоявшую в углу кровать, но занавеска мешала мне определить, лежит на ней кто-нибудь или нет. Несколько минут я стоял, не зная, что делать дальше, как вдруг заметил под пологом движение и понял, что там кто-то есть. Тогда я снова постучал и на всякой случай вышел за дверь. Разбуженный стуком человек застонал спросонья, послышалось тяжелое дыхание, ворчание, потом раздался голос – самый грубый из всех, какие мне доводилось слышать, неприветливый и раздраженный:

– Кто там?

Я не рискнул ответить, и разъяренный мужчина разразился гневным монологом:

– Это ты, Пег? Черт бы тебя побрал! Поди прочь! Убирайся, не то, клянусь Богом, я перережу тебе горло! Так и знай!

Он продолжал бормотать и ругаться, но уже невнятно и бессвязно. Я понял по тону, что человек этот злостный пьяница, дикий и невоспитанный. Это совершенно не вязалось с представлением, которое сложилось у меня о хозяевах по внешнему виду дома. Мои надежды встретить здесь обходительность и гостеприимство мгновенно улетучились. Бесполезно взывать к человечности и здравому смыслу такого субъекта. Я гадал, как обратиться к нему. Или лучше вообще не связываться? Мое молчание подстегнуло его разгоряченное воображение.

– Эй! Ну, иди сюда, иди! Посмотрим, как тебе понравится палка! Уж я сдеру с тебя шкуру! Научу послушанию! Тарелки будешь у меня вылизывать, дьявольское отродье! Да!