Эдгар По. Сумрачный гений

Несмотря на «возвращение» поэзии, проза — в частности новеллистика — продолжала оставаться основным вектором приложения сил художника. В 1843–1844 годах, в дополнение к тому, что опубликовал в предыдущие два года, он напечатал уже упоминавшиеся «Сердце-обличитель» и «Золотой жук» (первый — в январе, второй — в июне 1843 года) да плюс к тому: «Черный кот» (1843, август), «Очки» (1844, март), «Повесть Скалистых гор», «История с воздушным шаром» (оба — 1844, апрель), а в июле — октябре 1844 года сразу пять новелл: «Преждевременные похороны» (июль), «Месмерическое откровение» (август), «Длинный ларь» (сентябрь), «Литературная жизнь Каквас Тама, эсквайра» (сентябрь) и «Ангел необъяснимого» (октябрь). Большинство из них, как знает читатель, принадлежит к числу лучших в творческом наследии автора.

Говорит это, понятно, не только об одаренности прозаика — мы ее не обсуждаем, — но о его работоспособности. Ведь каждый из своих текстов (не только поэтических, но и прозаических) он тщательно «отшлифовывал», взвешивая каждое слово, обдумывая его значение. Важную роль имели не только смысл, тональность, но даже ритм фразы. Понятно, что такая тщательная работа над текстом требовала времени и усилий.

Майн Рид, будущий викторианский романист, а тогда начинающий журналист и поэт, тесно общавшийся с Эдгаром По в его последние филадельфийские месяцы, восхищался его трудоспособностью: «Бывало так, что он на целый месяц запирался в своей хижине, прислонившейся к особняку богатого квакера, и все свое время посвящал перу и бумаге — упорному труду, за который мало платили»[262].

При всей свойственной ему «расхлябанности» характера в работе над текстами он отличался поражавшей современников сосредоточенностью и аккуратностью, даже педантичностью. Вот, например, свидетельство Феликса Дэрли, несостоявшегося художника «Stylus» и иллюстратора «Золотого жука»:

«По произвел на меня впечатление человека изысканного, очень сдержанного и чрезвычайно аккуратного; всегда заинтересованный, что было следствием его пытливого, но печального ума. Говорил он тихо и сдержанно, редко улыбался. Я помню, как он читал свои рассказы „Золотой жук“ и „Черный кот“, еще до того как они были опубликованы. Рукопись имела своеобразную форму: он писал на разрезанных пополам нотных листах, склеивая их по короткому краю. Получался длинный рулон, который он плотно сворачивал. По мере чтения он разворачивал его, и длинный конец стелился по полу. Текст был записан четким аккуратным почерком, видимо, совсем без помарок»[263].

Как жила семья По? Очень бедно. Если не сказать — в нищете.

Вот два красноречивых свидетельства людей, которые не были лично знакомы с поэтом и его семьей, но жили по соседству и наблюдали их повседневную жизнь.

Вспоминает девочка — она в школьном возрасте жила неподалеку и ежедневно ходила мимо дома поэта:

«Дважды в день, на пути в школу и из школы… я проходила мимо дома и летом часто видела их. По утрам миссис Клемм и ее дочь обычно поливали цветы, что стояли у них на окнах. Женщины всегда выглядели радостными и счастливыми; мне слышался смех миссис По до тех пор, пока я не сворачивала за угол. Миссис Клемм всегда была занята. Я видела, как по утрам она мыла окна и чистила крыльцо и даже красила забор. Нельзя было не заметить, как у них все чисто и прибрано. Главную комнату рядом с кухней они сдавали постояльцам… сами, должно быть, спали в комнате под крышей»[264].

А вот свидетельство другой девочки — она жила по соседству, на той же Седьмой улице: