Эдгар По в России

— Светает. Вот проглянула деревня,
Дома, сады. Всё видно, всё светло.
Вся в золоте сияет колокольня
И блещет луч на стареньком заборе.
Пленительно оборотилось всё.

Наивные строки, но в те далекие времена они казались гениальными! Кроме того, я желал поступить в актеры Императорского театра. И наконец, я желал показать свою поэму Пушкину, чтобы один великий поэт отметил гениальность другого поэта! А уж такая мелочь, как собственный дом, карета, лакей в богатой ливрее, — все это свалится на меня в одночасье.

Но сразу же начались разочарования. Поэма, изданная за собственный кошт, была жестоко раскритикована, а Пушкин, к которому я притащил опус, меня не принял — слуга сообщил, что барин почивает. Я думал, что Александр Сергеевич творил всю ночь, а он-то, оказывается, всю ночь играл в карты! В актеры меня не приняли, пришлось поступать в чиновники.

Повторное знакомство с Пушкиным состоялось лишь через год. Я в ту пору слегка поумнел, перестал считать себя исключительным гением — выкупил и сжег несчастного «Ганса Кюхельгардена», успел побывать за границей. Благодаря встречам с Пушкиным мне посчастливилось познакомиться с великим американцем — Эдгаром Алланом По.

Несмотря на краткое время знакомства — мы встречались с ним два, от силы — три раза, я составил о нем самое четкое и яркое впечатление. Если говорить о внешности По, то не могу забыть странную живость на его лице — живость мертвеца, восставшего из могилы. Воображение юноши было чутким настолько, что даже со стороны улавливались его обнаженные нервы! Иногда он изрекал нечто, напоминавшее не то гениальное суждение, не то бред, облекавшийся в образы. Несомненно, в его ушах постоянно слышался голос, называющий его по имени, который объясняют тем, что душа призывает его, и после которого следует неминуемо смерть.

Мне кажется, вышеупомянутого абзаца вполне достаточно, чтобы прослыть старинным знакомцем американского поэта и привести в восторг всех его почитателей и биографов. Теперь же позвольте открыть вам «страшную» тайну: я ничего не могу сказать об Эдгаре По. Я не помню, во что он был одет, о чем говорил и говорил ли вообще. Очень часто, как говорят — постфактум, вспоминая великих людей, ушедших от нас, мы начинаем приписывать им те свойства, о которых в ту пору и не догадывались, присочиняем какие-то вещие слова, оригинальные поступки. Но я не могу припомнить ни одной фразы, сказанной По (тем более, что говорил он по-французски), а сочинять за него нет ни какого желания. Ну, посудите сами — до американца ли мне было, если хватало собственных забот?

Я бы и вовсе не запомнил этого молодого человека, отиравшегося рядом с Пушкиным (Сколько было таких мотыльков-однодневок, летящих на яркое светило?), если бы не его национальность. Мне в ту пору Америка казалась краем обетованным, местом, где владычествует разум и труд! Казалось нелепым, что кто-то может покинуть земной рай, чтобы приехать в нашу постылую действительность.

Чёрт на колокольне (Рассказ звонаря Селивана)

Это про какого такого чёрта вы тут сказали? Мало того, еще и в заглавие вынесли. Стыд и срам вам, господин писатель. Несуразица это и глупости! Не может чёрт на колокольню влезть, бо место это святое, а колокольный звон всю нечисть в округе отгоняет. И про мериканца энтого лучше не говорите, не спрашивайте. Он, собака такая, мне всю жизнь испоганил. И второй, что рядом с ним был, не лучше. Я из-за них вельми сильно бит был — и руками бит от отца-протодиакона, и ногами от господина околоточного, и даже от самого отца настоятеля, а потом четыре месяца в черных работах в Печерской лавре пребывал, одной лишь водичкой жил. Сам не знаю, как вымолил-выревел, чтобы обратно меня домой отправили да снова к колоколам приставили. Верно, внял Господь Бог моим молитвам, али хозяйка моя, Евдокия Семеновна отцу благочинному в ножки пирогами да калачами поклонилась, выплакала прощение для меня, дурака старого. Хотя в чем же моя вина, я и не знаю. Без вины меня обвиноватили, изобидели. Эх, как вспомню я те черные работы, да чтобы на одной лишь студеной водичке, страх берет. Сам не знаю, как я и выжил.