Едят ли покойники торты с клубникой?

Ну и пусть, думает Эмма. Лишь бы ее не трогали. У нее есть папа. Больше ей никто не нужен! А чтобы все видели, как мало ее волнует чужое мнение, она почти всегда ходит в красном. Красном! Как средневековый палач! Все отводят взгляды, но Эмму трудно не заметить. Ее видно издалека – кто не хочет с ней повстречаться, успеет свернуть. С палачом, как и с могильщиком, никто не хотел иметь дела. Кроме тех дней, когда он исполнял свои обязанности. Когда катились головы, отовсюду стекался народ посмотреть на казнь. Хоть какое-то развлечение, говорит отец.

Развлечений у Эммы хватает. Например, истории о жителях кладбища. Она их вовсе не сочиняет. Нет! Она же не поэт, а хроникер. Эмма ведет учет всех мертвых – как администрация кладбища. Только с другой стороны – в некотором роде с точки зрения покойных. Нравится ли им на том свете? Счастливы ли они? Не скучно ли им? Довольны ли они соседями или предпочли бы лежать рядом с кем-то другим? Действительно ли горбатых исправляет могила? В общем, истории жизни или, скорее, истории смерти. Рассказы об авантюристах и о мелких душонках, о трусах и героях, неудачниках и счастливчиках, маленьких мальчиках и стариках. А еще о девочках, которые слишком рано умерли.

Как, например, Леонтина Гольдберг, у гроба которой она сейчас сидит. Леонтине было всего четырнадцать – немногим старше Эммы. Родилась она 12 мая 1875 года, а 13 сентября 1889 года упала с лошади и сломала себе шею. На ее надгробии есть табличка. Про шею там не написано. Но Эмма знает это от самой Леонтины.

У Эмминой Леонтины светлые кудри с голубыми лентами, белое кружевное платье по щиколотку, украшенное такими же голубыми лентами, высокие белые сапожки на шнуровке и солнцезащитный зонтик с рюшами. Дочь владельца фабрики могла позволить себе такие красивые наряды. Гольдбергам принадлежала крутильная фабрика на окраине города. Эмма тоже ее знает. Иногда она пробирается в развалины фабрики и бродит по заброшенным цехам. Потом тихо садится где-нибудь в углу и ждет. Закрывает глаза, и в ее воображении воскресают картины давно минувших времен: болтливые работницы, строгие надзиратели и бдительный взгляд Ламберта Гольдберга, следящего с балюстрады за работой.

Задумчиво покусывая авторучку, Эмма вслушивается в шаги Леонтины – они громко и отчетливо звучат у нее в голове. Довольна ли та своим последним пристанищем? Девочка из богатой семьи наверняка хотела повидать мир, но умерла, скорее всего, так ни разу и не выбравшись за пределы этого маленького городка. Сама Леонтина не высказывается на этот счет.

«У женщины, – говорит она, – должны быть секреты». – Держится она не по годам взросло.

Эмма рисует в дневнике портрет заносчивой Леонтины, которая еще при жизни смотрела на обычных соседей свысока. А теперь обречена коротать с этими заурядными людьми вечность. Хотя могла бы разгуливать с зонтиком от солнца по большому элитному кладбищу где-нибудь в Париже или Лондоне. Познакомилась бы там с интересными покойниками, в обществе которых вечность тянулась бы не так долго.

Эмма целиком погружена в историю Леонтины, как вдруг тишину разрывает скрип дверных петель. Много лет назад кто-то взломал замок, и с тех пор калитка висит криво. Эмма без труда может проскользнуть внутрь. Теперь в щель протискивается ее отец, а за ним – поток дневного света.

– Эмма, я же не разрешаю тебе сюда ходить! – мягко журит ее папа, а эхо его голоса гулко отражается от каменных стен.

А то она не знает! Эмма встает, распрямляя затекшую спину.

– Давай собирайся, пока тебя кто-нибудь здесь не застукал! То-то ведомство по делам молодежи обрадуется!

Эмма так и видит перед собой заголовок: «Девочка из склепа! Ведомству по делам молодежи пришлось вмешаться!» Над текстом – фото Эммы, двое соцработников ведут ее в приют. Отогнав от себя эту картинку, она задувает свечу и выходит за отцом на улицу, где тучи заволокли небо. Этот ритуал повторяется изо дня в день. Завтра Эмма снова пойдет в склеп Гольдбергов. Хотя воспоминание о том, как к ним нагрянула соцработница, до сих пор не дает ей покоя, как старухе Майер – ревматизм. Эмма без пререканий идет за отцом. Все равно уже пора ужинать.

У кладбищенской ограды

Эмма живет с папой в ветхом домишке, притулившемся у кладбищенской ограды с западной стороны. Домик немного покосился от ветра, штукатурка кое-где отвалилась, но крыша пока не течет.

«Это самое главное», – говорит папа.

Эмма так не считает. Главное – чтобы работало отопление. Мерзнуть никуда не годится. А если крыша прохудилась, можно подставить кастрюли или раскрыть над дыркой зонт.

Вообще папа делится житейскими мудростями по поводу и без. Эмму это иногда бесит.

«Поцелуй как знак почтенья не потерпит возраженья! – говорит он и чмокает ее в щеку. Возмутительно! Ведь ей уже двенадцать! – Постараюсь исправиться, – обещает папа, – но ты ведь знаешь: благими намерениями вымощена дорога в ад».

Да знает она все – сколько можно твердить одно и то же.