Эдик

Много друзей ушло, сгинуло там, откуда нет возврата. Но вот мы двое и наши близкие еще держимся. Я думаю, что одним везет больше, чем другим, случайности на жизненных тропах и доставшиеся в наследство долговечные гены, возможно, более спокойный образ жизни — вроде как клей для связки. Такое везение делает смиренным, по крайне мере, должно бы. Мысль о том, что мы сами заслужили нашу прекрасную жизнь — это самодовольство и чистой воды нарциссизм, а не то здоровое чувство собственного достоинства, которое нам необходимо.

Случайность, случайности… Но случайности нет, как напоминает мне всегда Толя, когда я говорю о тропах своей жизни, особенно об этом последнем моем браке; именно с Толей поговорить об этом интересно. С Эдуардом, правда, тоже, но у Эдика слишком много собственных перипетий, требующих размышлений; заботы опускаются на плечи сразу, как только избавился от предыдущих. Да-да, говорит он оживленно, сочувственно, понимает за секунду и тут же сравнивает со своей собственной ситуацией — а с чем же еще? И на этом все закончится, он сразу же двинется в свои земли, направится к чему-то новому.

А вот у Толи есть время остановиться, выслушать, поразмыслить над проблемами других. Случайность есть непознанная необходимость, сказал он однажды, слушая меня, — философски процитировал своего Гегеля, хорошо еще не с трубкой во рту. И на этот раз фраза, якобы, была подлинной, а не духовным продуктом школы Толи-Паскаля-Гегеля, уверял Толя; он действительно выучил эту фразу в школе. Я не знаю Гегеля, не говоря уж об этой фразе, но пытаюсь поверить Толе. Значит, все-таки не случайность?

Чем больше я стараюсь постичь Эдуарда, поймать его суть, облик, полу его пиджака, тем вернее я возвращаюсь к началу нашего путешествия. Неужели прошлое милее настоящего уже и мне? Или дело в том, что время смягчает воспоминания до подходящей кондиции? Или же в том, что чем больше забываешь, тем вернее помнишь? Ведь это возвращение назад даже немного нелепо: как будто пытаешься дать задний ход, когда машина только что с трудом тронулась вперед. Но такова порой жизнь. Самое далекое минувшее именно сейчас интересует меня в наших отношениях больше всего, и я с этим ничего не могу поделать. И продолжаю читать письма, присланные Эдуардом в течение десятилетий. Мне кажется, что я помню их, однако чтение не бесполезно и уж тем более не оказывается повторением. На глаза попадается такое, что я в первый и даже во второй раз пропустил.

Значит, даже такой короткий отрезок времени уже изменяет акценты и представления? По крайней мере, я все еще учусь чему-то новому, вспоминаю забытое.

В сентябре 1981 г. Эдуард, по-видимому, не смог меня проводить, хотя обещал подвезти в аэропорт. Он рассказывает в письме долгую историю, почему не успел: у Столбуна были трудности с милицией. На его детский лагерь было подано заявление, там якобы нарушались законы об уходе за детьми, — и Эдуард отправился на выручку. Такой он был, друзья познаются в беде. Судебное дело не возбудили, но времени на улаживание было потеряно немало. Когда он наконец приехал в аэропорт, то меня уже не нашел; я уже прошел паспортный контроль. Эдуард воспринял это как свое поражение и напрасно забеспокоился, что я обиделся. В своем письме он растерянно обещает: «Ханну, не сердись. Ты мой друг и учитель. Я стану человеком получше».

А в конце октября 1981 г. делегация финских писателей во главе с Антти Туури побывала в Москве и в Армении. Тема семинара была — «Человек и труд в художественной литературе последнего времени». Информационное сообщение осталось в моей папке. Текст очень четко говорит о том, какой в свое время была официальная дружба, и поэтому прилагаю его здесь:

«Конференцию совместно организовали союзы писателей СССР и Финляндии; присутствуют прозаики, поэты, переводчики, литературоведы, представители издательств и специальной прессы обеих стран. Они обсуждают вопросы, связанные с расширением литературных связей, место литературы в нравственном развитии личности и перевод с языка на язык наиболее значительных произведений, изображающих человека и труд.

Во вступительной речи председатель правления Союза писателей Армении П. Зейтунцян подчеркнул, что нынешняя тема очень важна, что она дает возможность как можно глубже рассмотреть философию и поэзию труда…»