Эдик

«Ты кто?..» Кем Толя на самом деле был, стало выясняться только с годами. От Успенского я услышал историю трудоустройства Толи. Он учился в одном классе с братом Успенского. После окончания юридического факультета и армии Толя служил главным образом в КГБ. Он был агентом, от острых глаз которого ничто не ускользало. Он помнил даты и места, и людей, и цвета, и пейзажи — казалось, что и запахи; то есть все, что возможно. Даже приезжая в Финляндию, он видел такое, что другие не замечают, — и видел правильно. Однажды, когда я повел его ночевать в свой рабочий кабинет на улице Фредрикинкату, он только взглянул на замок и сказал:

— Тут кто-то пытался проникнуть внутрь.

И правда: одновременно были взломаны и чердачные кладовки, но замок моей двери вору все-таки не удалось из-за спешки открыть, и он оставил после себя лишь несколько царапин.

Толя наверняка был очень хорошим агентом. И юмора в его описаниях этой работы было достаточно. Однажды он, расследуя нарушения валютного обмена, заметил итальянца, который обменивал деньги из-под полы. По долгу службы Толя прибыл туда, предъявил удостоверение агента и начал говорить, что по советскому законодательству сейчас произошло небольшое преступление. Итальянец не понимал по-русски, однако понял, что Толя из милиции испугался, заплакал и запричитал: «Мамма мия, Сиберия…»

Это все еще было оно, попахивание сталинским наследием в воздухе Советского Союза, капля страха. Испуг был напрасным, «итальяно» не угодил даже в КПЗ; просто заплатил штраф и отправился обратно домой к своей «мамме». Но свою фразу он после себя оставил. Она живет до сих пор как в Москве, так и в Финляндии, употребляясь в этой своей оригинальной, теперь, к счастью, уже такой забавной функции.

Чего только Толя не умел, не знал или не понимал! Что только было можно, он устраивал. Он знал определенные территории в Москве и самых удивительных людей. Связей было — хоть с другими делись. Я вечно буду помнить, как несколько лет спустя мы с Антти Туури и Пеккой Раудсеппом под руководством Толи были проведены мимо длинной очереди, полной высокопоставленных военных, в местный ресторан, а швейцар кивал и улыбался. Сразу нашелся свободный столик, а немного позднее и объяснение: «Мой район», — просто и спокойно сказал Толя. В ресторане он в свое время бывал много, когда работал в местном комсомоле. Эта работа открывала двери еще лучше, чем генеральские фуражки. Хороший кабак; к еде нам принесли сладкий вермут, когда мы заказали вино. Другого не нашлось, но мы уже научились обычаям страны и приняли бутылку.

Позднее я услышал еще подробнее о том, каким трудным путем пришел Толя на службу к Успенскому. Он распутывал дела мафии и был вознагражден тем, что его избили до полусмерти, пытались разбить голову. Каким-то образом в больнице все-таки удалось сохранить ему жизнь и поставить Толю на ноги. Желания жить в нем хватало. Однако прежняя работа уже была невозможна, но была эта, новая. В Советском Союзе тоже нужны были специалисты, знающие тонкости законодательства, даже при защите прав детского писателя, как бы странно для меня это вдруг ни прозвучало.

Эту историю я еще не знал. Когда я послушал Толю, то вынужден был отвести Успенского в сторонку. Мол, правда, что этот его новый секретарь работал в КГБ, как говорит?

— Да, — сразу сказал Успенский.

— И ты не боишься? — спросил я.

— Чего? — удивился Успенский.

— Что он донесет на тебя в полицию, расскажет о твоих мыслях, — настаивал я.

— Нет, — сразу уверил Успенский слегка удивленно. — А даже если и донесет. Что с того. Чего мне бояться?

Страх — неужели он все-таки был только во мне, боязливом иностранце? Во мне, который начал заботиться об Успенском, как отец о сыне, особенно в Финляндии. И это продолжалось, вплоть до распада Советского Союза. Уж я-то, казалось мне, по-видимому, знаю, что для него будет лучше даже в его собственной стране… С публикацией могут возникнуть трудности, все такое.

— А если ты не сможешь больше поставлять свои книги на рынок, если этот секретарь все равно предаст тебя?.. — сказал я, неся в себе весь трагический опыт, который дало чтение многих книг, опубликованных за границей и посвященных Советскому Союзу. Но и это не возымело эффекта, по крайней мере, ожидаемого мной.

— Мои братья меня прокормят, — сказал Успенский как будто о какой-то мелочи мимоходом.

— Ты уверен? — оторопел я.

— Конечно, — только и ответил он, не придав этому значения.

Ибо дело, касающееся Толи, было ясное. И когда мы разговаривали, стоящий в другом конце комнаты маленький человек улыбался, хотя и не мог слышать наших слов. Но он их угадал, Толя знал, что мы говорим именно о нем. Таким был Толя. И это было только начало. Теперь я могу сказать, что более надежного, чем он, человека в мире найти трудно.

III. Из Егорьевска в Москву

1