Единая-неделимая

Потребовали солдаты в некоторых эскадронах, чтобы офицеры из солдатского котла питались и с солдатами в очередь с котелками становились, а в других эскадронах, напротив того, постановили, чтобы офицеры были по-старому и чтоб честь по-прежнему отдавать, из-за того вышел раскол в полку. Кто прав и кто не прав?

Решили поделить хозяйственные суммы, а командир полка не разрешил, так солдаты хотят, чтобы этого командира прогнать, а выбрать такого, чтоб разрешил деньги поделить. Так или не так?

Постановили, чтобы офицеры здоровались с солдатами за руку. Правильно или нет?

Когда член Государственной Думы от Временного правительства приезжал в полк, то вынесли постановление: война до полного победного конца в согласии с союзниками и чтоб Константинополь был наш и проливы наши. А теперь болтают, чтобы немедленный мир был по телеграфу без аннексий и контрибуций, чтобы; разойтись по домам и дать самоопределение всем народам, пусть каждый живет, как хочет. Чтобы, значит, латыши к латышам, чухны к чухнам, жиды к жидам и каждому дать все полные права.

Постановлено землю поделить трудящему народу, — а вот ребята волнуются, что делить будут без них.

Постановили прекратить дезертирство и держать линию фронта, а потом постановили, чтобы ни в какие карательные отряды не ходить, брататься с немцами и заключать мир через головы генералов, на каждом участке свой.

Еще решили, что наш враг не трудящийся немецкий пролетариат, согнанный императором Вильгельмом на империалистическую бойню, а капиталистические правительства Англии и Франции, а потому нужен немедленный мир и отречение немецкого императора от престола. Одни товарищи хотят, чтоб в России республика была с Царем, а вместо Николая правил бы Михаил и чтоб царскою грамотою даровал бы земли. А другие товарищи хотят, чтобы по-прежнему была Российская Империя, а над ней был бы Совет из самых, что ни есть, лучших солдат и крестьян и чтобы той империи было название — Крестьянская советская республика и чтобы в ней каждый мог работать по своему вкусу, кто сколько хочет, а что наработали, валить в общий котел и из него давать поровну каждому. А еще другие товарищи хотят, чтобы никаких ни монархий, ни республик не было, а чтобы каждый мог жить, как ему нравится, и никакого чтобы стесненья не было. С немцами мир заключить на том основании, чтобы немец машинами снабдил каждого крестьянина бесплатно.

Тоже и насчет Бога. Одни товарищи говорят, что надо Бога отменить и никакой религии не надо, а другие требуют, чтобы сложиться всем полком и заказать икону полковых святых для полкового храма, отслужить молебен и разойтись, а строевых лошадей забрать себе для езды и полевых работ…

— Вот, Андрей Андреевич, от этого от всего получилась у меня в голове полная каша. Мысли крутятся, а в чем дело, и в толк не возьму. У меня давно были мысли, еще сыздетства, что у нас все нехорошо и многое переменить надо. Вот теперь вижу: настала пора — надо перемену делать. Получена свобода. Вот она — в руках у нас. Пользуйся ею. Умей только приспособить ее, чтобы служила она нам не во вред, а на пользу. А как получили мы эту свободу, и сами не знаем, что нам с нею делать. Как к этой свободе подойти? Конечно, самое простое было бы спросить господ офицеров, многие из них очень к нам расположены и готовы помочь по совести: Ну, только у нас к ним веры нет никакой. Они народ ученый и хитрый. Обведут, как хотят, и опять под свою палку поставят, опять честь отдавать, да тянуться, да воевать прикажут. Те делегаты, что приезжали от Временного Правительства, показались нам — ни так, ни этак… Не то разрешают, не то не дозволяют. А нам надо, чтобы ясно было: можно… нельзя… Потому наше понимание такое. Много мы наслышаны про Совет солдатских и рабочих депутатов. Сказывают, там люди настоящие сидят, в корень смотрят. Вот и хотел бы я, Андрей Андреевич, прежде митинга, чтобы вы поучили меня, чтобы и я был человек с понятием…

VII

В избе долила послеполуденная тишина. За окном монотонно и неустанно шумел дождь, звенел по лужам, и под ним, мокрые, на глазах распускались листья березы. Из-за двери было слышно, как храпит с присвистом матрос Хоменко и ему вторят рабочие, шофер и его помощник. Андрей Андреевич сидел у маленького оконца и, слушая Ершова, поглядывал в окно. Странно-знакомое ощущение охватывало его. Ему казалось, что природа принимает тусклый вид… Вот кубами тянутся хаты, влипают одна в другую, кривятся, валятся друг на друга, смежаются конусами и кругами, небо серою тяжестью опускается на землю, расплывается, темнеет и вместо земли выдвигается что-то страшное, беспредельное, безобразное и бесформенное.