Единая параллель

— Да, имел честь… — Инженер нервно улыбнулся, полез в карман за портсигаром. — В годы гражданской войны состоял в кавэскадроне его личной охраны. Ну и позднее общался… Приезжал к нему в Алма-Ату, куда он был выслан в 1928 году. Могу сказать, что я и сейчас предан ему.

— Мы это знаем, — заметил Бергер, тоже закуривая папиросу, — но не одобряем. Надеюсь, вы понимаете, что для вас в этом кроется дополнительная опасность. Я имею в виду сегодняшнюю ситуацию в Советской России.

— Но именно поэтому я пошел на контакт с вами! — упрямо возразил Шилов. — Именно поэтому! И вы должны знать, господин Бергер, что я и мои единомышленники исповедуем и сейчас доктрину политической вибрации. Мы полны решимости…

— Довольно, довольно! — с прежней улыбкой, но уже с явным раздражением в голосе перебил Бергер. — Я тоже читал последний «Бюллетень» Троцкого, где он пишет, что политическая вибрация отрицает стабильность. Ее суть: расшатать режим, посеять хаос, неразбериху, недоверие, панику… И так долее. Но советую запомнить: это нас, а значит, и вас, не устраивает. Повторяю: не устраивает! Нам ближе и интересней другая часть последних указаний вашего Троцкого: наносить чувствительные удары в наиболее чувствительных местах. Вот тут нам с вами явно по пути. Вы понимаете меня?

Резкий и властный тон не просто охладил Шилова. Инженер сразу скис, нахохлился, молча покусывал мундштук потухшей папиросы. Он, конечно, понимал: речь шла о диверсиях в широком масштабе. Может быть, его беспокоила совесть: ведь как-никак, а он, бывший командир Красной Армии, крупный советский инженер-администратор, переступал сейчас очень важную черту, окончательно сжигая за собой мосты. Правда, он еще пытался украсить жесткую реальность разного рода «идеологическими цветочками», оправдать себя в своих собственных глазах, но все это было делом пустым, бесполезным.

Бергер понимал, что именно сейчас происходит перелом в разговоре. Надо наращивать нажим, не допуская, чтобы «патриот Шилов» юлил и вилял по сторонам. Пусть занимается самооправданием в другое время и в другом месте, тем более что условия для этого у него еще будут самые благоприятные.

— Мне известно, господин Шилов, что руководство Троцкого планирует для вас долговременную консервацию. И что есть несколько вариантов. Прошу рассказать о них. И предупреждаю: пожалуйста, без эмоциональных отклонений. У нас мало времени.

— Варианты есть… Из них один наиболее, вероятный.

— Ну-ну. Слушаю.

— Алтай, — сказал Шилов, чувствуя нарастающую злость. Он знал, что предстоит нелицеприятная беседа, но подобного высокомерного обращения не ожидал. Его корежил немигающий фельдфебельский взгляд немца. — Ну словом, это очень далеко. Южная Сибирь. Вряд ли вы представляете себе, где эта глухомань…

— Ошибаетесь! — скупо улыбнулся Бергер, опять чуть пренебрежительно скривив губы. — Прииртышская зона, богатейший рудный регион: свинец, цинк, золото, серебро. Бывшая концессия английского миллионера Лесли Уркварта. Это вы имеете в виду?

Совершенно точно…

— Ну что ж, в таком случае весьма любопытно. Продолжайте.

Шилов выдержал паузу, снова щелкнул портсигаром. Продолжил уже спокойно, без прежней озлобленности — в конце концов, он уважал деловых людей.

— Собственно, речь идет не о рудниках и даже не о строящемся полиметаллическом комбинате. Их это прямо не, касается… — Шилов помолчал, раздумывая. Прикинул: надо ли давать общую картину или сразу изложить главную цель? Пожалуй, следовало говорить немцу то, чем он интересуется и что ждет в первую очередь, — Я имею в виду энергетическую базу, а точнее, строительство высоко в горах плотины для снабжения водой головной гидроэлектростанции рудников.

— Так, так… — живо прищурился Бергер. — И что же из этого следует?

— Как что? Плотина и есть то самое «наиболее чувствительное место». Ко всему прочему — колоссальный морально-политический эффект. Миллионы кубометров воды, ревущий вал ринется в долины, сметая на пути десятки населенных пунктов. Вы представляете эту картину?

Бергер позволил себе широко улыбнуться. Шагнул к инженеру, взял за пуговицу пальто, приятельски подмигнул:

— У вас, господин Шилов, я чувствую, отличные французские папиросы? Где вы их достаете, черт побери? Угостите и меня.

Шилов с готовностью открыл портсигар:

— Битте! Французский ширпотреб — привычная привилегия всех сотрудников нашей торгово-промышленной фирмы. Даже привычная мелочь. Я могу вам презентовать несколько пачек этих папирос.

— Спасибо, не надо беспокоиться! Тем более вы завтра уезжаете в Россию. А французский ширпотреб, я полагаю, скоро будет доступен и нам, чиновникам бюрократического аппарата.