Единая теория всего [Трилогия]

Что-то гулко ухнуло, будто в шахте лифта кто-то звучно глотнул. Вздрогнул и загудел, поднимаясь, лифт. Кабина остановилась этажом выше, двери раскрылись с лязгом и скрежетом, и на лестничную площадку вышел какой-то незнакомый мне тип с отпущенными по моде волосами до плеч, в оранжевой рубашке и с маленькой спортивной сумкой "ДИНАМО" через плечо; он посмотрел на нас, что-то буркнул и скрылся за углом коридора. Зазвенели ключи, хлопнула дверь, и опять стало тихо.

— Это кто такой? — спросил я. — Кажется, не встречал его раньше.

Отец махнул рукой:

— Понятия не имею. Вроде сын этой… как ее… которая с фокстерьером… или нет… Сколько лет живем, а соседей почти не видим, не говоря уже, чтобы познакомиться. Раньше, помню…

Папа задумался на секунду и вдруг воскликнул:

— О! На Лесной!

— Что — на Лесной? — не сразу сообразил я.

— Так на старую квартиру их отправить, на Лесной проспект! Там же и Чечевицины еще живут, и Деметрашвили, и Яша с женой. Мы с ними только открытками обмениваемся на Новый год, ну, и созваниваемся изредка. В последний раз, кажется, в апреле с Яшкой говорили… Ну да, на Лесной в самый раз!

Мне даже немного стыдно стало, что я сам до этого не додумался. Дом на Лесном проспекте, где я родился, вырос, жил до восемнадцати лет, откуда меня всей квартирой провожали в армию — и куда я не вернулся и где не бывал больше. Я разом вспомнил и теплый полумрак длинного коридора, в конце которого уютно светится дверь кухни, и запах стирального порошка, дегтярного мыла и скипидара по воскресеньям, когда женщины затевали генеральную уборку, и ощущение неровного крашеного дощатого пола под босыми ногами, и бог весть какие еще тонкие ароматы, чувства и обрывки картинок, мгновенно возникающих в сознании, едва стоит вдруг вспомнить детство.

— Годится, — одобрил я. — Можешь позвонить дяде Яше и предупредить, что мы к ним приедем? Только лучше из автомата звонить, не нужно из дома. Прокатимся до метро?

* * *

На Лесном весть о нашем скором визите приняли с ликованием, несмотря на предупреждение о том, что ждать нас нужно после четырех утра, и с гостями.

— Всех примем, накормим, уложим! — заверил по телефону дядя Яша. — Валькина комната пустая стоит, места всем хватит! Если что, потеснимся!

— Папа, предупреди только, чтобы без торжественных встреч и застолий, — попросил я. — Зайдем сначала вдвоем, осмотримся, потом проведем Савву с Яной, их никто видеть не должен.

— Ты с ними останешься? — спросил отец.

— Да.

— Надолго?

— Не знаю, пап.

Он тяжело вздохнул.

— Что матери скажем?

— Секретное спецзадание.

— Так она и поверит, — проворчал папа. — Мать, что ли, не знаешь?

— Придется поверить. И пожалуйста, никому не говорите, куда я поехал, даже вслух друг с другом этого не обсуждайте дома, если возможно. На Лесной не звоните, я сам постараюсь выходить на связь. Никто ни в коем случае не должен установить связь между нашими домом и местом, куда я сейчас отправляюсь. Понимаешь?

— Что уж тут непонятного.

— Вам наверняка будут звонить с работы и точно позвонят из Комитета. Скорее всего, еще и придут пообщаться. Отвечайте, что я ушел поздно вечером… Так, когда мы видели этого дуста на лестнице?

— Где-то без четверти десять, наверное.

— Значит, я ушел из дома в одиннадцать вечера, куда — не сказал и больше о себе знать не давал. Справитесь?

— Постараемся. Ты только это, сынок…

— Что?

— Береги себя.

Ответ встал в горле комком.

Савва чуть повеселел, Яна заметно приободрилась. Вынула что-то из кармашка браслета правой руки и протянула мне:

— Вот. Надень.

Это был металлический значок на винте с эмблемой зимней Олимпиады в Сараево: смешной красно-белый волчонок с большим круглым носом. Присмотревшись, в правом глазу у него я увидел едва заметную пульсирующую красную точку, не больше игольного прокола.

— Устройство подавления сигнала, — пояснила Яна. — Начинает работать при завинчивании крепления, не позволяет обнаружить тебя по индивидуальной сигнатуре. Этим утром ты должен исчезнуть из всех поисковых систем, и наших, и шедов. После четырех часов в сфере вероятностей проявятся связанные с тобой изменения, и если раньше ты был просто заметен, то теперь окажешься в самом центре событий. Пока не закончим дело, не снимай значок. Пожалуйста, восприми это серьезно.

— Воспринял, — я нацепил значок на левый лацкан серого пиджака. — Теперь я тоже серьезно: вот это вот безобразие нужно состричь и побрить.

Савва испуганно глянул на меня и сказал:

— Нет.

— Да. Если хотите, чтобы я помогал вам прятаться, извольте слушаться и не осложнять мне работу. Таскать на себе особые приметы я не позволю.

— Ну, на ориентировках есть портрет и без бороды… — неуверенно начала Яна.

— Не спорить, — отрезал я не без удовольствия. — Опытного сотрудника сбритой бородой и стрижкой не проведешь, а вот гражданам опознание затрудним. Ты же сама говорила что-то про десять или двенадцать тысяч возможных наблюдателей, если я все верно понял.

— И как будем стричься, под "ноль"? — с вызовом поинтересовался Савва.