Единая теория всего [Трилогия]

Два дня прошли в странном, подвешенном ожидании. Теперь можно было не сидеть затворниками в пустой комнате, так что даже казалось порой, что мы и правда просто приехали к друзьям на побывку: домашняя стряпня, разговоры о разном по вечерам, шутки, воспоминания — и так было легче переносить то внутреннее напряжение, которое нарастало тем сильнее, чем ближе становилась ночь пятницы, к которой бесстрастно влекла нас реликтовая река времени Полигона. О предстоящем деле почти никто не говорил; наверное, так солдаты перед атакой, чтобы забыться, рассказывают анекдоты и вспоминают о доме, сидя в траншее и ожидая сигнала.

Добрые наши соседи окружали Яну и Савву трогательной заботой; только Люська, повинуясь какому-то особому женскому чувству, относилась к Яне с неприязненной настороженностью.

— Вертихвостка она, — сообщила мне Люська категорично. — Втравила мужика в неприятности. Ей-то что, у нее папа — важный начальник, даже если поймают, домой вернут, да и все. А вот ему жизнь поломала.

Я подумал, что Люська и сама не догадывается, насколько она права в суждениях и характеристиках.

Сама же Яна чувствовала себя превосходно: совершенно пленила девчоночьим обаянием тетю Женю и Зину, с энтузиазмом помогала им по хозяйству, мыла посуду, чистила картошку и надраила полы и сантехнику в туалете, чем покорила окончательно.

— Такого отца дочка, а никакой работы не боится! — умиленно восклицали женщины, и в этом тоже были абсолютно правы.

Пока Яна очаровывала соседок, Савва занимал разговорами дядю Яшу. Как и многие люди труда, не получившие в своей жизни иного образования, кроме восьми лет в школе и двух-трех курсов ремесленного училища, тот отличался любознательностью и крайне поверхностной, но разносторонней начитанностью, которая позволяла ему время от времени атаковать Савву неожиданными вопросами:

— Вот ты, к примеру, знаешь, кто паровой двигатель изобрел?

— Дени Папен? — предполагал Савва, подумав.

— А нет! Древний грек, Герон Александрийский, еще до нашей эры сконструировал шар, который вращался силой пара! Я вот за баранкой всю жизнь — и в курсе, а ты хоть и академик, а таких вещей не знаешь!

Савва щурился, улыбался, от научных дискуссий и новелл про кванты воздерживался, но зато без всякого снисхождения обыграл дядю Яшу в шахматы, шашки, домино и даже в карточного "дурака", к которому тот прибег, как к оружию последней надежды.

Я проводил время в разъездах. Нужно было сделать несколько важных звонков, а с учетом обстоятельств, вряд ли разумно было бы названивать из телефона-автомата в соседнем дворе.

В четверг утром я первым делом позвонил на работу от станции метро "Удельная". На этот раз никаких надрывных панических нот у полковника Макарова в голосе не слышалось, и он был бескомпромиссен, как пудовая гиря:

— Товарищ капитан, приказываю незамедлительно явиться к месту прохождения службы!

Мне почему-то привиделось, что в кабинете он не один и что за спиной его полукругом стоят люди с непростыми погонами и строгими лицами, внимательно слушая мой ответ.

— Так точно, товарищ полковник! — бодро ответил я. — Выезжаю!

И повесил трубку.

О том, что будет потом, я старался не думать.

Затем прокатился несколько остановок в метро, сделал пересадку, и из автомата около "Василеостровской" позвонил отцу на работу. Папа был сдержан, хотя и явно обрадовался, сообщил, что мама чувствует себя хорошо, а домой к ним пока никто не приходил. Я предупредил, что сегодня — завтра им стоит ждать в гости моих коллег и попрощался. Поразмыслил немного, прикидывая, как бы стал искать самого себя, опираясь на данные о местах телефонных звонков: учел бы предположительно используемый вид транспорта, психологическое стремление выбирать максимально удаленные от места расположения точки — и, чтобы сломать логику, проехал несколько остановок на трамвае до ближайшей "Приморской".

Странно, но здесь, среди пронизанных вечным соленым дыханием залива просторов, запах торфяного дыма ощущался сильнее и как-то объемнее, чем на окраинах — должно быть, дело в ветрах и воздушных течениях. От метро можно было увидеть тот институт, где до недавнего времени трудился Ильинский: исполинский грязно-белый шар антенного поля словно парил в гаревой дымке над густыми зелеными кронами деревьев у речки Смоленки.

Я подошел к телефону, висящему на стене павильона метро, вытащил из кармана носовой платок, сложил вдвое, накрыл микрофон и набрал номер.

— Алло, я Вас слушаю, — прозвучало глубоко модулированное женское контральто. Голос был таким, что я заслушался одной только приветственной фразой, но отозвался все же, преодолевая чары:

— Здравствуйте, Леокадия Адольфовна. Я друг Саввы.

В трубке отчетливо щелкнуло.

— Пожалуйста, говорите, — невозмутимо предложила она.

— Он в безопасности и здоров. Передает привет и непременно свяжется с Вами в ближайшее время.

Она молчала. Я тоже помолчал и добавил:

— Он скучает по Вам.

— Я тоже, — и сказано это было так, что у меня словно теплая волна прошла по загривку. — Благодарю Вас.

Я еще долго стоял, слушая короткие гудки в трубке.