Единая теория всего [Трилогия]

Ильинский не выходил, а когда примерно в шесть утра в лабораторию вошли сотрудники госбезопасности, то никого не обнаружили. Более того, не обнаружили они и ни одного рабочего документа: расчеты, чертежи, черновые заметки — пропало абсолютно все, и на столах не было не единого листа бумаги, только аккуратно разложенные ручки, карандаши, калькулятор и логарифмическая линейка. Чувствуете масштаб события? Ни дежурный на этаже, где находится лаборатория, ни офицер, обходивший здание, ни смена охраны на проходной ничего подозрительного не заметили. Не видели ничего и двое оперативников, дежуривших в машине у входа. Ключевой разработчик проекта чрезвычайной секретности и особой важности исчез бесследно, а с ним и все материалы с расчетами и обоснованиями по последнему, ключевому этапу работы, восстановить которые не представлялось возможным — только Ильинский знал, как нужно сложить кусочки мозаики из формул и цифр, для любого другого они представляли просто разрозненный набор бессвязных фрагментов.

Кардинал замолчал, осторожно сделал маленький глоток из своей кружки и сморщился.

— Что говорит Гуревич? — спросил я.

— Нечто бессвязное, — уклончиво ответил мой собеседник. — Ничего такого, что могло бы дать зацепку Жвалову и его людям.

— А мама Ильинского?

— В крайне подавленном состоянии. Савва ее единственный сын, она всю жизнь растила его одна, и для нее это внезапное исчезновение, несомненно, страшный удар.

— Я полагаю, за ней наблюдают?

— И наблюдают, и прослушивают телефон. И за ней, и за всеми, кто в последние лет тридцать был знаком с Ильинскими: соседи, дальние родственники, одноклассники, одногруппники по университету, пусть даже он ни с кем из них не поддерживал связь годами, даже на встречи выпускников никогда не ходил.

Я задумался.

— Без более полной информации по делу трудно что-то сказать. Я бы начал с осмотра рабочего места и всего НИИ, пусть даже ваши коллеги там сто раз все проверили и изучили. Послушал бы еще раз дежурных офицеров и наблюдавших за Ильинским оперативников, потому что ответ "ничего не видел" — это не ответ, после него нужно спрашивать, а что вообще человек видел, что он делал, и восстанавливать все по минутам, а то и по секундам. И в "нечто бессвязном" Гуревича разобраться как следует.

— Все верно, все верно, — покивал Кардинал. — Но это не моя забота. И не ваша, к счастью для вас. Нет, как сотрудник Комитета и как гражданин я, безусловно, озабочен и разделяю, но в этом деле меня интересует нечто совершенно другое.

— И что же?

— Так вот это, — он показал на фоторобот. — А также вот это.

Кардинал снова полез в карман, вынул еще один лист бумаги, сложил его пополам вдоль и тоже положил на стол. Рядом с портретами "артистки" и "американца" поверх сигаретных отметин, засохших пивных пятен и табачного пепла лежало изображение таинственной спутницы Ильинского.

— Вот эта барышня связывает в деле о пропаже засекреченного ученого контрразведку и мое управление.

— А чем занимается ваше управление?

— Пусть пока это останется за скобками нашего разговора.

— А фоторобот откуда?

— Позвольте уклониться от ответа.

— Что-то ваше открытое забрало постоянно падает, товарищ Кардинал, — заметил я.

Он развел руками.

— Специфика работы, не обессудьте. Все, что мог и что было нужно для понимания общей картины, я рассказал.

— Хорошо, а от меня вы чего хотите?

— Когда погиб Трусан, на место вызвали сотрудников моего отдела — в силу особенностей происшествия. Со слов секретарши покойного нам удалось составить портрет тех, кто последним заходил в его кабинет — не слишком удачный, как видите. На следующий день обнаружили труп Капитонова. Единственным свидетелем оказался этот дворник неформальной наружности, — Вы с ним говорили, я полагаю?

— Да. Он заметил, как из машины капитана вышли двое, мужчина и женщина, но ничего больше сообщить не смог, сослался на слабое зрение и на то, что видел их издалека.