Единая теория всего

Сквозь темную зелень очков мир вокруг был похож на подводный город, а деревья парка – на причудливые водоросли, застывшие неподвижно в мутноватой воде. Тревожно и четко отбивал ритм метроном, его звук эхом раскатывался по проспекту между динамиками на углах домов. Я миновал парк; рядом с телефонной будкой у двухэтажного «немецкого» дома стоял старый автомобиль BMW, возможно, еще довоенного выпуска. Мальчик лет десяти, в красных шортах и полосатой футболке, разглядывал приборную панель через лобовое стекло.

Я снял горячую трубку и набрал номер. Пекарев оказался на месте, в кафе «Три звезды».

– Привет, – сказал я. – Мы встречались пару недель назад. Говорили про самбо.

– Привет, – спокойно ответил он. – Напомни, за какой клуб ты боролся?

– За «Динамо».

– Да, припоминаю. Чем обязан?

– Надо увидеться.

– Зачем?

– У меня есть два миллиона причин.

Несколько секунд я слушал тишину, нарушаемую тихим треском помех. «Белый шум, – вспомнил я. – Остатки реликтового излучения, эхо Большого взрыва».

– Ну, если два миллиона, то, конечно, увидеться нужно, – медленно проговорил Пекарев. – Ты будешь с друзьями?

– Друзья не придут, но передали посылку.

– Ничего себе. – Он присвистнул. – Ну что ж, рад хорошим новостям. Когда подъедешь?

– В полночь.

– Идет. Только ты это… время нынче, сам знаешь, тревожное. Неспокойно, так сказать, в мире. Сам доберешься или, может быть, встретить?

– Не переживай, – ответил я. – Справлюсь.

Повесил трубку и вышел из будки.

Мальчик в полосатой футболке посмотрел на меня и спросил:

– Дядя, а это что за машина?

Я собирался ответить, а он мигнул, крепко зажмурившись, снова открыл глаза и отчетливо произнес:

– Витя, привет, это я. Ждем тебя в штабе. Приходи, ты нам нужен.

Лицо у мальчика было совершенно недвижное, а взгляд отсутствующий и нездешний.

– Витя, привет, это я, – снова заговорил он, и я, хоть и насмотрелся всякого за последние дни, почувствовал, как по хребту словно провели куском льда. – Ждем тебя в штабе. Приходи, ты нам нужен.

Я не знал, как это остановить – ответить что-то? надавать пареньку пощечин? – но тут мальчик заморгал часто-часто, тряхнул нестрижеными вихрами и спросил:

– Дядя, а это что за машина?

– Немецкая, – сказал я, потрепал его по голове и пошел прочь.

* * *

Я присел на лавочку в парке, закурил и опять активировал значок. Похмельная дурнота уже отпустила. Реализован был первый, и самый главный, пункт плана: Яна снова меня позвала, а значит, все еще была уверена в том, что стойкий оловянный солдатик продолжит помогать ей, думая, что спасает мир от войны – подкрепленное тысячелетиями успешных манипуляций очаровательное ангельское высокомерие, на которое я так рассчитывал.

…Гулко ухнула дверь подъезда, и эхо вздрогнуло в тишине между стен. По сравнению с раскаленной коптильней городских улиц здесь было свежо и прохладно, зато чердак встретил удушающим пыльным пеклом. Был полдень, отвесные лучи обезумевшего от собственного жара солнца плавили крышу, в распахнутые чердачные люки врывались огненными клинками световые столбы, в которых искрами вспыхивали, словно сверхновые звезды, и исчезали пылинки. Футболка мгновенно прилипла к намокшей спине, а плотные джинсы обтянули ляжки, будто лосины гусара. Я прошел по мягкому насыпному полу, нырнул под безжизненно провисшей бельевой веревкой и постучал в покосившуюся деревянную дверь «штаба».

– Есть кто дома?

Внутри закопошились, кто-то забубнил, кто-то шикнул сердито и дверь, заскрипев, отворилась.

Художества Вани Каина со стен они поснимали – наверное, не хотели, чтобы я спятил раньше времени. Савва сидел в углу, скрючившись на подушке и зажав меж колен бутылку «Полюстрово». Он был мокрый как мышь, на новой серой рубашке с короткими рукавами и накладными карманами поблескивал круглый значок и темнели пятна пота, русые волосы прилипли к голове, словно после купания; выражение лица было страдальческое, что вкупе с отросшей золотистой щетиной делало его похожим на кающегося инока.

– Виктор, простите, – сказал Савва и сжал ладонями бутылку. – Этого требовали обстоятельства.

– О чем речь, Савва Гаврилович, дорогой! Ну конечно же, обстоятельства! – жизнерадостно осклабился я. – Жаль только, я совсем не в курсе был, что они такого потребуют, эти обстоятельства, когда вас двоих в дом к близким мне людям привел – а они тебя приняли, как родного, кормили, поили, прятали, рисковали, потому что в эту романтическую новеллу поверили, которую ты сочинил. И потому что люди хорошие, а хорошие люди – они доверчивые. Удобно, правда?..

– Виктор, вы же понимаете…

– А как же! Прекрасно все понимаю! Понимаю, что у тети Жени почки больные – помнишь тетю Женю, Савва Гаврилович? Это которая пирогами тебя угощала каждый день почти. А дядя Яша – сердечник, вот так. Про остальных не знаю, но что-то подсказывает мне, что здоровья они все в изоляторе КГБ на допросах потеряли немало, и еще больше на зоне потеряют, когда из-за тебя лет по десять получат. Кто-то и не выйдет вовсе. Так что я все отлично понимаю, а вот ты сам понимаешь?

– Поверьте, если бы были другие варианты…