Эдинбургская темница

– Мисс Динс, – сказала коровница Инверэри, – вы можете поступать как вам угодно, но я скорее соглашусь просидеть тут всю ночь, чем войду в эту раскрашенную яичную скорлупу. Парень, а парень! (Это относилось к горцу, который поднимал дорожный чемодан.) Этот чемодан мой, и эта корзина, и эта подушка, и эти семь узлов, и этот бумажный мешок тоже! Если ты посмеешь тронуть хоть что-нибудь из моих вещей, то пеняй на себя.

Кельт посмотрел на говорившую, потом повернул голову в сторону Арчибалда и, не получив от последнего никаких сигналов, отменяющих полученный ранее приказ, взвалив на плечи чемодан и не слушая протестов возмущенной дамы, которых он, возможно, и не понимал, а если бы даже и понимал, то отнесся бы к ним с равным безразличием, благополучно переправил все имущество миссис Даттон в лодку.

Когда багаж был погружен, Арчибалд помог Джини выйти из экипажа и переправил несколько растерявшуюся девушку по прибывающей воде в лодку. Потом он предложил те же услуги своей второй спутнице, но та решительно отказалась покинуть карету, где она восседала теперь совершенно одна, угрожая всем виновным и невиновным лицам возбуждением иска по поводу жалованья, денег на питание, убытков, расходов и перечисляя по пальцам все свои платья и прочую одежду, с которыми считала себя разлученной навеки.

Мистер Арчибалд не стал тратить труда на увещевания, которые лишь усугубляли негодование дамы, но сказал по-гэльски несколько слов горцам, и хитрые шотландцы, осторожно приблизившись к экипажу и не выдавая ничем своих намерений, с такой неожиданной быстротой и ловкостью схватили упрямицу, что она не успела оказать никакого сопротивления; взвалив ее на плечи почти в горизонтальном положении, они промчались с ней по берегу, на который уже набегал прибой, и, не причинив ей никаких неприятностей, разве что слегка помяв одежду, усадили в лодку, где она в течение нескольких минут не могла прийти в себя от изумления, ужаса и оскорбления, вызванных этим внезапным перемещением. Затем в лодку вскочили мужчины, кроме самого высокого, который последовал примеру своих товарищей лишь после того, как оттолкнул ее от берега. Гребцы дружно налегли на весла, парус надулся, и лодка весело устремилась вперед.

– Вы, шотландский разбойник! – закричала взбешенная дама Арчибалду. – Как вы смеете так обращаться со мной?

– Мадам, – произнес Арчибалд с неумолимым хладнокровием, – пора бы вам уже знать, что вы находитесь в стране герцога и любой из этих парней по одному лишь слову его светлости швырнет вас с одинаковой готовностью как в лодку, так и из лодки.

– Бог да сжалится надо мной! – воскликнула миссис Даттон. – Знай я это раньше, никогда бы не согласилась поехать с вами.

– Теперь об этом уж поздно думать, миссис Даттон, – сказал Арчибалд, – но уверяю вас, что в горной Шотландии есть своя прелесть. В Инверэри в вашем полном распоряжении будет дюжина молочных коров, и, если вы пожелаете, вы сможете их всех перешвырять в озеро, потому что все приближенные герцога имеют почти такую же неограниченную власть, как и он сам.

– Весьма странно все это слышать, – ответила леди. – Но, видно, мне придется примириться с такими порядками. Уверены ли вы в том хотя бы, что лодка не затонет? Она что-то очень наклоняется в одну сторону, на мой взгляд.

– Не бойтесь ничего, – ответил мистер Арчибалд, подкрепляясь солидной щепоткой табаку, – здесь, на Клайде, эта лодка знает нас очень хорошо, и мы знаем ее не хуже, что по сути дела одно и то же. Ни с кем из нас никакой беды не случится. Мы бы отъехали с противоположного берега, но из-за беспорядков в Глазго не годится, чтобы люди его светлости показывались в городе.

– А вы не боитесь, мисс Динс, – обратилась весталка молочных дел к Джини, которая не без внутреннего трепета сидела около Арчибалда, собственноручно правившего рулем, – этих диких мужчин с голыми коленками и этой ореховой скорлупы, что скачет вверх и вниз, словно сбивалка в ведре с молоком.

– Нет, нет, мадам, – ответила Джини с некоторым колебанием, – я не боюсь. Мне и раньше приходилось видеть горцев, хотя и не так близко; а что до опасных глубоких рек, то Бог, я полагаю, оберегает людей не только на суше, во и на воде.

– Как это хорошо, – сказала миссис Даттон, – когда умеешь читать и писать: тогда к случаю всегда найдется сказать что-нибудь подходящее.

Арчибалд был очень доволен результатами своего энергичного воздействия на упрямую молочницу, но, как человек разумный и добродушный, он хотел теперь закрепить насильственно захваченное преимущество более мягкими средствами: в конце концов ему удалось так успешно доказать миссис Даттон всю необоснованность ее страхов и невозможность пребывания ее одной на берегу, в пустой карете, что еще до прибытия лодки в Рознит доброе согласие, царившее раньше в маленьком обществе, было полностью восстановлено.

ГЛАВА XLII