Эдинбургская темница

— Ну хорошо, не будем поднимать сейчас эту нескончаемую дискуссию о наших национальных церквах. Я хочу лишь внушить тебе, что если мы в чем-либо и заблуждаемся, то все же вера наша основана на христианской добродетели и на стремлении помогать нашим ближним.

Потом он вызвал к себе миссис Далтон, вверил Джини ее особому попечению, наказав позаботиться о ней, и пообещал, что рано утром ее будут ожидать надежный проводник и хорошая лошадь, которые доставят ее в Стэмфорд. Потом он попрощался с ней в благожелательных, но серьезных и сдержанных выражениях и пожелал успешного осуществления ее целей, добавив, что, судя по здравому смыслу, обнаруженному Джини в разговоре, можно не сомневаться в их похвальности.

И снова экономка провела Джини в отведенную для нее комнату. Однако этому вечеру не суждено было закончиться спокойно, ибо молодой Стонтон попытался вновь досадить ей. Верный Томас сунул Джини в руку записку, в которой его господин выражал желание, или, вернее, приказание, увидеться с ней немедленно, причем уверял, что на этот раз им никто не помешает.

— Скажи твоему молодому господину, — сказала Джини, не обращая внимания на подмигивания и знаки Томаса, которыми тот старался ей внушить, что миссис Далтон не должна ничего знать о письме, — что я дала честное слово его достойному отцу с ним больше не видеться.

— Томас, — произнесла миссис Далтон, — мне кажется, что из уважения к ливрее, которую ты носишь, и к дому, где ты живешь, ты мог бы занять свое время более похвальным образом, чем передавать письма от твоего молодого хозяина девушкам, случайно попавшим в этот дом.

— Что до этого, миссис Далтон, то меня наняли для того, чтобы я выполнял поручения, а не лез с расспросами на их счет. И мне никак нельзя не подчиняться своему хозяину, ежели он даже малость и распутничает. Коли он что дурное и замышлял, то оно ведь не получилось.

— И все-таки, — сказала экономка, — говорю тебе наперед, Томас Диттон: если я еще раз поймаю тебя за таким делом, я скажу его преподобию, и он выставит тебя отсюда.

Томас удалился, пристыженный и напуганный. Оставшаяся часть вечера прошла спокойно.

Джини после всех тревог и опасений предшествующего дня насладилась удобствами хорошей постели и крепким сном; усталость ее была так велика, что она не просыпалась до шести часов утра, когда ее разбудила миссис Далтон и сообщила, что проводник и лошадь уже здесь и готовы отправиться. Она поспешно оделась и, прочтя свои утренние молитвы, быстро собралась в дорогу. Благодаря материнским заботам миссис Далтон ее ждал ранний завтрак, и, подкрепившись, она заняла свое место на седельной подушке позади дюжего линкольнширского крестьянина, вооруженного пистолетами на случай нападения.

Они молча продвигались вперед между изгородей и частоколов по проселочной тропе и, проехав одну или две мили, выбрались на главную дорогу немного позади Грантема. Наконец хозяин лошади спросил Джини, не зовут ли ее Джоаною или Джейн Динс. Несколько удивившись, Джини ответила утвердительно.

— Тут вот велено вам передать письмецо, — сказал он, протягивая ей запечатанный конверт через левое плечо. — Это, наверно, от молодого господина; у нас здесь всякий, кто живет рядышком с Уиллингэмом, рад ему служить: кто от страха, а кто и с полным удовольствием. Ведь что бы там ни говорили, а быть ему над нами хозяином.

Джини вскрыла адресованный ей конверт и прочитала: