Единородная дочь

— Он был в старом здании Института, когда оно взорвалось. Его звали Маркус Басе. Это он убедил меня стащить тебя… твою камеру.

— А Феба-то уверена, что найдет его.

— Увы.

— Сказать ей?

— Нет смысла. У бедняги было четверо детей. Мальчики. Время от времени я посылаю им бейсбольные карточки.

Как же ему хотелось снова увидеться с Маркусом Бассом, посмотреть на него, обнять, поблагодарить. Ведь это он убедил Мюррея, что эмбрион ему необходим.

— Солнышко, тебе Бог никогда не говорил, что происходит после смерти?

— Вовсе ты не умрешь. — Джули крепко сжала кулаки. — Тебе еще «Герменевтику повседневности» заканчивать.

— И все-таки интересно, не говорил?

— Нет. Мама где-то за пределами Вселенной. Она у меня Бог физики, я в этом уверена. — Джули рассеянно переключила канал. На экране забибикал Роуд Раннер. — Мы ведь знаем, о чем каждый из нас думает, да? Джорджина сказала…

— Терпеть не могу этот мультик… — Мюррей сердито посмотрел на экран телевизора. — Муравьев ему в перья!

Так значит, мама Джули — это простой энергетический импульс, толчок, спровоцировавший Большой Взрыв? Это многое объясняет, размышлял Мюррей.

— Мой ответ — нет. Я должен сам выкарабкаться.

Джули погладила его покрытую проводами грудь.

— А если я просто добавлю немножко новых клеток…

— Подумай сама. Допустим, на какое-то время ты приведешь сердце в порядок. А как бороться со стрессами, куда девать лишние килограммы? Придется заняться целым миром. Починишь сердце, меня долбанет аневризма сосудов мозга, или почки откажут, или начнется болезнь Альцгеймера.

— Я не дам тебе умереть.

Вошла живописно-роскошная медсестра, что-то вроде «Мисс Ноябрь», только в одежде — навязчиво пышная грудь, идеально очерченные чувственные губы, — и сунула Мюррею в рот таблетку.

— Время посещений подошло к концу.

— Моя дочурка, — сказал Мюррей, проглотив таблетку. Ну как смерть может заявиться и забрать его из этого сказочного мира медсестер?

— Славная девочка, вы просто молодец! — Медсестра одарила Джули лучезарной улыбкой. — Цветы нужно забрать.

Джули снова поцеловала Мюррея в щеку.

— Ладно, папа, держись.

Осциллограф по-прежнему не спеша катил свои волны. Мюррею захотелось спать.

— За меня не переживай, пусть у тебя все будет хорошо. Ступай, радуйся жизни.

— «В приморском граде на Променаде гулять мы будем, как во сне», — беззаботно напевала Феба. Противный мартовский ветер гнал ее мимо Железного пирса с мертвой каруселью. Старая скаутская фляга похлопывала по бедру, словно ребенок, пытающийся привлечь к себе внимание. — «В приморском граде на Променаде в любви признаешься ты мне».

Старые рассыпающиеся пирсы, как жалкое подобие афинского Акрополя, служили напоминанием о безвозвратно ушедшем славном прошлом. Но, кроме того, как успела выяснить Феба, здесь было здорово прогуливаться в обеденную пору: людей почти нет, можно расслабиться.

Она открыла флягу и поднесла горлышко к губам. Мама не возражала против баночки пива от случая к случаю, крепкие же напитки — ни-ни-ни! Но бывали такие минуты, когда только ром «Баккарди», это чудодейственное зелье, делал окружающий мир пригодным для жизни.

На краю пирса кто-то рыбачил.

Облизнув губы, Феба закрыла флягу.

— Ну, как улов?

Он оглянулся. Белый. И значит, не отец. Как всегда.

— На прошлой неделе подцепил барракуду, но сегодня они что-то неохочи до моих наживок. — Рыбак был довольно приятным мужчиной с аккуратно подстриженной бородкой. Мускулистый торс обтянут красным свитером с высоким воротом. — Как поживаете, мисс Спаркс?

— Так вы меня знаете?

Незнакомец ухмыльнулся. У него были белые, блестящие, слегка кривые зубы, напоминавшие неправильной формы жемчужины.

— Я был в отеле «Довиль», когда ты нашла динамит. Мы разговаривали с Джули.

— Так вы и есть тот самый друг ее мамы?

— Ваш покорный слуга Эндрю Вайверн. — Он смотал удочку и принялся ее разбирать. — Буду с тобой откровенен: меня беспокоит бедняжка Джули.

— Да, жизнь у нее не сахар, — согласилась Феба. Что-то ей этот Эндрю Вайверн не нравился. Типичный казиношный заправила: этакий фамильярно-пренебрежительный тон. — Божественность — это вам не шуточки. Вечно кажется, что ты недостаточно много делаешь.

— Феба, золотко, я должен сказать тебе нечто важное.

Феба похлопала по фляжке.

— Глотнете? Это ром.

— И тебе не советую. Ты знаешь, что тебе доведется сыграть решающую роль в жизни Джули?

— Что-то она меня не особенно слушается.

Вайверн подобрал рыболовные снасти и, сверкая зубами, направился к Променаду.

— Ты собираешься подарить ей несколько газетных вырезок для ее храма, — вдруг сказал он. — На Хануку  [9].

— Ага, и на день рождения. — Она пошла вслед за Вайверном к карусели вопреки всякому благоразумию. — А откуда вы знаете?

— Да так, угадал случайно.

Ну конечно, друзьям мамы Кац ничего не стоило угадывать подобные пустяки.

— Правильно рассуждаешь. Ты собираешься сказать ей, что она вовсе не обязана избавлять мир от боли и страданий, ведь их слишком много. Все верно.