Единорог

Мои предсказания он выслушал равнодушно, полусонно. Да и не выпало нам ничего определенного, вот за что не люблю Таро, порой лучше них нет карт, и предска-зания ясные, как по написанному читай, а иногда — вот так, расплывчато до оскомины. Выпало нам: главной нотой отношений — Иерофант, подчинение родителям, особенно отцу (я очень озадачилась), путешествие, возможно, сватовство (а оно и было). Ему выпало: о чем думает — четверка монет перевернутая, дар едва ли состоится, труд не будет оценен (что это: мне не верит, в меня не верит, в мою способность оценить его чувства? не знаю); на сердце у него — смешно вышло, дама монет перевернутая, сама по себе дама монет — светловолосая женщина, связанная с коммерцией, а перевернутая — это значит я — темноволосая и с коммерцией не связанная никак; а внешне он себя ведет — выпала перевернутая Императрица, разлад в семье, болезнь, неразумное поведение, ссора, даже война (тут я совсем запуталась). А мне выпало: о чем думает — двойка жез-лов перевернутая — удачное решение, верный план (? или даже????? Какие уж тут пла-ны?); на сердце — Маг (тут уж сердце у меня заныло), творческая сила, все в ваших ру-ках, будьте расторопны, ссора в семье; внешняя манера поведения — туз жезлов пере-вернутый, творческое бессилие, бесплодие, отсутствие замыслов, апатия.

Слушать он вроде меня и не слушал, но когда я кончила, вдруг попросил:

— И на будущее еще.

— Тебе?

— Нам, — и приподнял светлую голову, — Или ты НАМ уже не хочешь?… Лер, а заявление… ты забрать, наверное, хотела, да?

— Я не знаю, — сказала я тихо.

Он кивнул. Он от меня и не ждал другого.

— Я боюсь, — сказала я, будто это и так не было ясно.

— Лер, — сказал он, — Слушай. Эти трое, ну, утром. Я думал, это ко мне, но уж больно они странные были…

— В смысле?

— Да бездари, — сказал он со слабой усмешкой.

— Да, — сказала я, — раз бездари, это ко мне.

— Ты мне ничего объяснить не хочешь?

— Ага. А ты меня потом в психушку сдашь, — сказала я раздраженно.

— Лера!

— Ладно, — сказала я, вскакивая.

Заходила по комнате, развернулась к Валере.

— Меня хотят убить, — сказала я, — Меня — хотят — убить. Уже недели две, я даже не знаю точно.

— В тот раз в подъезде на тебя напали…

— Да-да-да! — выкрикнула я, сжимая руки.

— Лерка, ты мне раньше сказать не могла? — вдруг заорал он.

— Зачем? — сказала я шепотом. Голос у меня вдруг сел.

— Лерка, господи, неужели ты думаешь, что я тебя защитить не могу?

Меня пробила дрожь. Я едва не плакала и часто-часто глотала воздух. Чудо мое, счастье мое, бедный несчастный мальчик, ведь тебе даже не понять, от чего я бегу. Счастлива была Ниниана тем, что было ей к кому прийти и сказать: защити меня! Мне такого счастья не видать. Перевелись такие, как мой отец, или живут они где-то далеко-далеко. Чудо мое, ведь тебе никогда меня не понять! И опасности той не понять. И страха моего не понять.

— Нет, не можешь! — закричала я. Голос у меня прорезался, да еще какой, — Ты не понимаешь, не понимаешь, Валера! Может, ты действительно крутой, но с этим тебе не справиться, слышишь? Что ты можешь, что ты умеешь, Валера? Тебя легко убить. Да-же мой отец не справился с этим. Ты не знаешь, каким он был, ты представить не мо-жешь, КАКИМ он был! Он мог справиться со всем в этом мире, с чем угодно, но с этим — нет. И моя мама с этим не справилась, а она была — не чета мне, не чета тебе, она бы-ла — высшее. Да, она просила у моего отца помощи, но это не значит, что она не спо-собна была постоять за себя. Она прожила тысячи и тысячи лет без всякой защиты, ибо лучшая защита сияла во лбу ее — вожделение и гроза всех охотников в мире. Но ведь ты не поймешь, не поверишь! Они не были беззащитны, но они умерли, оба умерли, а ты думаешь, что можешь меня защитить? Ты просто не знаешь, не понимаешь, о чем идет речь. Ты умереть можешь рядом со мной, но защитить ты меня не можешь, нет!

Я думала, он скажет, что я сумасшедшая, или высмеет меня, но он сказал толь-ко:

— Ты поэтому наорала на меня с утра?

Я кивнула. Валера смотрел на меня устало.

— Иди сюда, — сказа он, — Сядь.

Я села рядом. Валера обнял меня, и я так прижалась к его плечу, и стало мне по-легче. Какой бы он ни был, но, в отличие от меня, дурочки, он действительно взрослый. Мне так спокойно было в его объятьях, так безмятежно.

Валерка погладил мои волосы.

— Зря ты подстриглась, Лерка, — сказал он, — Волосы у тебя были просто чудо. Ты, что, плачешь?

— Нет, пробормотала я, поднимая голову от его плеча и вытирая слезы, — Я сме-юсь. Ты иди домой, Валер.

— Ага, щас. Я теперь от тебя вообще не отойду, дурочка. Я же не мешаю, лягу тихонечко в зале.

— Валер, мне подумать надо, понимаешь? А если ты здесь будешь, я думать во-обще не смогу, я просто сидеть буду и на тебя смотреть. Иди, ладно?

Рот у него дернулся в одну сторону. Улыбка вышла кривая.

— Да идти-то мне, знаешь, некуда. Ладно, я к Сашке пойду, посижу. Надумаешь, постучи в пол.

И ушел все с той же кривой улыбкой.