Единорог

Красное завоевывало небо, и цвет этот был все ярче и ярче. Большие черные птицы летали в небе, заворачивали, планировали на раскинутых крыльях. Вот какое было сегодняшнее утро. Дурацкое какое-то, если честно. Впору подумать, что сей опе-реточный рассвет был призван предупредить меня о чем-то. Хотя нет, это я ерничаю, вовсе он был не опереточный, а просто какой-то — нездешний. Инфернальный — одно слово.

Я выглянула в комнату: Валера стоял, облокотивший на подоконник, и курил, стряхивая пепел в цветочный горшок. Я увидела только его грустный профиль, слегка заостренное кверху ухо и стриженый затылок.

— Валер, нужно что-нибудь с собой взять?

Он молчал, будто и не слышал.

— Валера-а. Бутерброды какие-нибудь нужно с собой взять?

— У меня неприятности, — сказал он вдруг. Не оборачиваясь.

Я подошла к нему. Протянула руку коснуться, но не решилась.

— Серьезные неприятности, Лерка.

Я только молча смотрела на него. Я испугалась, если честно, но вовсе не так, как боялась в последнее время. Просто мне стало тоскливо и безысходно. Так я себя чувствовала, когда увидела их в морге — отца и маму. Не страх, не горе — просто тоск-ливая безысходность, все уже случилось и выхода нет-нет-нет! Все уже случилось. Так вот я смотрела на Валерку сбоку и понимала, что все уже случилось, причем очень дав-но. Даже не в Афгане, а раньше, гораздо раньше. Впервые я подумала, даже не подума-ла, ощутила всей кожей — судьба человека закладывается даже раньше, чем он рожда-ется на свет, и ничего с этим не поделать, и ничего не изменить.

К тому же, очевидно было, что если у Валерки неприятности, то и впрямь нешу-точные, не что-то там с карьерой или прочими глупостями. Достаточно один раз взгля-нуть на него, чтобы понять это: если у него и бывают «неприятности», то лишь связан-ные с жизнью и смертью. Вид у него такой. Не крутой, вовсе нет, а какой-то — не знаю. Неустроенный, что ли? Вид человека, не умеющего терять свою сущность в повседнев-ности, не задеваемого этой повседневностью. А что нам остается кроме нее? — лишь жизнь и смерть, вечность, висящая над нашей головой.

— В общем, я это к тому, что если со мной что случиться, ребята тебе сообщат. Я им телефон твой дал и адрес, если что, тебе позвонят.

— Валера!…

— Ты не бери в голову. Я это так, на всякий случай. Просто мало ли что.

Я смотрела-смотрела на него, шагнула вперед, обхватила его за талию и уткну-лась лицом в его плечо. Валера подумал немного и обнял меня.

— Лерка, ты что, расстроилась? Не бери в голову, ладно? Считай, я глупо пошу-тил. Лер?

Я подняла испуганное лицо.

— Забудь, ладно?

— Ладно, — сказала я послушно.

— Давай одевайся, Лерка. Иди-иди.

— Иду, — сказала я.

Одевалась я быстро. И пока одевалась, я едва не плакала. Валера меня всерьез расстроил — даже не тем, что с ним действительно может что-то случиться, но просто тем, что эта возможность существовала всегда. Он сотни раз мог умереть до того, как мы познакомились, может сотни раз умереть и после. Я теряла его каждый миг суще-ствования — теряла многократно.

Валера зашел в мою комнату, остановился в дверях.

— Ты очень расстроилась, Лер?

— Я хотела спросить, может, бутерброды с собой возьмем?

— Давай. Бутылку воды еще купим по дороге. Ты с чем будешь бутерброды де-лать?

— Сейчас. Увидишь.

Я пошла на кухню, Валера — за мной. Бутерброды я делала с сыром, потому что больше ничего не было. Валерка цапнул ломтик сыра, целиком засунул в рот и смотрит на меня, а глаза печально-веселые, светлые, странные. Я завернула бутерброды, а Ва-лерка сидит, не шевелиться, ну, я села и, подперев щеку рукой, стала смотреть на него.

— Я тебя люблю, — сказала вдруг Валерка.

Качнул светлой головой, потер лоб.

— Вид у тебя усталый, — сказала я.

— Да, я не выспался. Пойдем?

— Пошли.

Все произошло, когда мы вышли из подъезда. На улице стоял еще сумрак. Свер-ху, из окна казалось, будто уже светло, а на самом деле оказалось не так уж и светло, и даже фонари еще горели. Все инфернальность куда-то исчезла, как не было, и утро на-чиналось хмуро и тихо, сырое такое, ветреное утро. Черт, так хорошо начинался день, и надо же было так его испортить!

Валерка машину открывал, а я стояла рядом. И вдруг откуда-то — я и не поняла даже, откуда, и на это меня не хватило! — вынырнули три расплывчатых тени, три чело-века, смазанные в моем сознании. Меня схватил кто-то сзади, за шею, зажал мне рот. Я услышала только, как хрипло выматерился Валерка и — самое странное! — потеряла соз-нание.