Единорог

— Валерия Станиславовна, — говорил голос в трубке, — в свое время твой отец не внял нашим предупреждениям, не захотел меня слушать. Мы же никогда не желали, чтобы философский камень был создан, чтобы Ниниана, мать твоя, носительница духа философской ртути, отдала свою сущность — свой рог.

"Вы убили их", — хотелось сказать мне, слова буквально вертелись у меня на языке. Но в двух метрах от меня Валерка смотрел на меня светлыми глазами.

— Это сделали вы? — все же спросила я. Тихо так, буднично.

— Да. Необходимо было, чтобы она погибла в человеческом обличье. Для спаса-ния мира это было необходимо.

Я молчала.

— Мы пытались предупредить тебя, Валерия Станиславовна, но сегодня это уже не имеет значения.

— Почему?

— Твое время вышло. Твой гороскоп говорит о том, что завтра ты исчезнешь, уй-дешь в иную жизнь. Умрешь, Валерия Станиславовна. Завтра ты умрешь. Прощай.

"Что за чушь!" — хотелось сказать мне, но старик уже положил трубку. Я поло-жила свою.

— Кто звонил? — спросил Валерка.

— Да так.

— Я пойду, Лер, мне пора.

— Ты позвонишь?

— Я зайду завтра. После обеда, ладно?

— Ладно, — сказала я.

Он ушел, а я осталась одна. Завтра я умру. Как бы это глупо ни звучало. Завтра.

Малышева Ю.К., работник ЗАГСа Советского района:

Нет, по субботам заявления на регистрацию брака мы не принимаем. Не думаю, что где-то можно подать заявление в субботу. В любом случае, заявление от Щукиной и Хазиева у нас не зарегистрировано. Раз они оба проживают в нашем районе, то они могли подать заявление или в наш ЗАГС или во Дворец Бракосочетаний. Туда тоже не подавали? Ну, значит, никакого заявления и не было. Боюсь, ничем больше помочь не могу.

Воскресенье.

Из дневника Валерии Щукиной. Воскресенье, 9 декабря.

Валера заявился рано утром, еще семи, по-моему, не было. Я спала как сурок, дверной звонок, похоже, весь иззвенелся, пока я проснулась. Мне и в голову не при-шло, что это Валерка. Недоумевая, я пошла открывать. А темно-то как еще было! Ох, какая же я была сонная, до коридора доплелась на автопилоте.

— Кто там?

— Это я. Лер, откроешь?

Я открыла.

— Я тебя разбудил?

— Угу, — сказала я, — Заходи, — и потянула его за рукав.

Он вошел и обнял меня за талию. Мы постояли так — щека к щеке — в полутем-ном коридоре. От Валерки пахло одеколоном, но щека у него была небритая. Он так меня обнял — крепко-крепко, будто боялся, что я убегу, я даже испугалась.

— Что-то случилось? — спросила я.

— Нет. Извини, что разбудил.

— Ничего. Завтракать будешь?

— Нет.

Он снял руки с моей талии. Разделся, прошел в зал, плюхнулся на диван. Безжа-лостная люстра заливала все вокруг электрическим светом. Иногда этот привычный нам электрический свет кажется чем-то слишком чуждым, как спрут на космическом корабле. Наверное, на самом деле люди не должны жить среди такого света. Под ду-рацкой моей люстрой Валерка казался бледным как привидение.

— Что, что, не спал сегодня?

— Спал, — он провел рукой по волосам, — Только мало.

Усмехнулся. Я села рядом и уткнулась лицом в его плечо.

— Валерка, какого черта ты делаешь по ночам?

— Вагоны разгружаю.

— Очень похоже, — буркнула я.

Он хмыкнул, обнял меня. Мне казалось, я схожу с ума, так было странно.

— Знаешь, Лерка, давай куда-нибудь поедем за город? Ты как?

— Куда? — я подняла голову с его плеча.

— Ну, просто по трассе. Отъедем куда-нибудь, погуляем. Устаю я, когда прихо-дится долго быть в городе. Или это глупая идея? Ты поедешь?

— Поеду.

— Ну, ладно. А то я думал, ты не согласишься.

— А зачем тогда позвал?

Валера пожал плечами. Он улыбался, но как-то странно, устало, с легкой горе-чью. И сам он был очень странным. Тихим-тихим. Мне казалось, что долгое время он сдерживался при мне, а теперь раскрылся, показал себя настоящего, и вот он какой на самом деле: тихий и усталый, с горьким взглядом светлых раскосых глаз.

— Мы сейчас поедем? — спросила я.

— Да.

— Позавтракать мне можно?

— Можно. И перестань ерничать, Лерка.

— Ладно, — сказала я и пошла на кухню.

Я наскоро проглотила пару бутербродов, стоя у окна. Не было еще и восьми, на улице стоял мрак, небо темно-синее, почти ночное, лишь на востоке над домами тяну-лась узкая полоса инфернального оттенка — красный, смешанный с синим. Такие зори бывают, наверное, в аду: хорошенький денек мы выбрали для прогулки! С севера и с юга выше красного в просветах туч виднелись разводы светлого, ближе к зениту небо светлело. А внизу, на улице, была еще ночь. Машины ехали с включенными фарами, горели фонари, синел ночной снег.

Я жевала, а красная полоса в небе передо мной наливалась яростью и цветом. Дальние девятиэтажки казались вырезанными из бумаги, так четки были их силуэты. По две, по три пролетали большие птицы, и все на север. Небо потихоньку светлело, а рассвет был нереален, словно на картинке. Полоса красного ширилась, перечерченная синими полосами. Темно-синий дым из далекой заводской трубы поднимался и наис-кось стелился через полосу рассвета. Боже, словно в аду! А птицы все летели куда-то. С наступлением зимы все мелкие птицы исчезли, остались лишь воробьи да синицы, и все небо отдано воронам. Впрочем, я люблю ворон.