Единственная

Авария случилась только в моем воображении, и я отказываюсь поверить в эту ложь. Я не признаю это место я не признаю это время нет такого самолета “Хонда Старфлэш”, “Хонда” вообще никогда не строила самолетов, я не признаю, что у нее больше психических сил, я прочел об этом тысячи книг, а она ни одной, пропади все пропадом, и, если на то пошло, я так дерну эту несчастную ручку газа, что вообще вырву ее с корнем, никто не разбивался, это всего лишь очередная посадка в картине мира, будь она неладна, а с меня хватит печали и слез на могиле, не верю в ее смерть, я покажу ей, как надо взлетать, нет в этом ничего невозможного…

Я всхлипнул от ярости, во мне заклокотала чудовищная сила, расшатывая основы мироздания. Мир содрогнулся, дом зашатался, как при землетрясении. Задрожали звезды. Я тут же вытянул правую руку, словно рядом была эта самая ручка газа.

Дом исчез. Морские волны пронеслись и пропали из-под крыльев, ворчун подпрыгнул и начал набирать высоту.

– Лесли! Ты вернулась! Мы вместе!

Она плакала и смеялась.

– Ричи, дорогой мой! – Воскликнула она. – У тебя получилось, я люблю тебя, у тебя получилось!

XII

Пока другой Ричард говорил по телефону, мой муж выскользнул ко мне на балкон.

Он поцеловал меня. Мы обнялись. Как здорово, что мы вместе, что мы – это мы!

– Почему бы в этот раз тебе не попробовать самому поднять ворчуна в воздух? – Спросила я. – До того, как мы вернемся домой, ты должен почувствовать, что это у тебя получается.

Он потянул ручку газа, но ничего не случилось. Почему же для него это так сложно, подумала я. Слишком много проблем занимают его мысли одновременно.

– Ну, Ричард, – воскликнула я, – это очень просто. Сосредоточься!

Я решила показать ему, как это надо делать, и взялась за ручку сама. Все тут же пришло в движение. Это напоминало смену декорации после конца съемок – сцена с грохотом разворачивается и то, что было горами и лесом, превращается в сморщенное полотно, а скалы – в дрожащие куски пенопласта.

– Постой, дай мне еще раз попробовать, – попросил он.

– Конечно, любимый, – сказала я, – давай еще разок. Запомни, главное – надо хорошенько сосредоточиться…

Я и не думала, что мы вот-вот должны были взлететь. Но в тот момент, когда я сбросила газ, ворчун уже успел оторваться от поверхности воды. Двигатель пару раз чихнул, словно его не успели прогреть. Ворчун присел на хвост, а потом рухнул носом вниз. Ричард схватился за штурвал, но было уже поздно.

Все происходило, как в замедленном кино. Мы медленно врезались в воду; раздался скрежет, словно я на полной громкости провела иголкой проигрывателя поперек пластинки; медленно кабина заполнилась водой. Медленно опустился занавес, и свет померк.

Когда я снова обрела способность видеть, мир вокруг смутно зеленел, и стало тихо-тихо. Ричард, вцепившись в наш утонувший самолет, раздирал его на части, яростно пытаясь что-то из него достать.

– Брось, Ричард, – сказала я. – Нам надо обсудить, что же делать дальше. Там, в самолете, нам уже ничего не нужно.

Но на него иногда находит, и сейчас, похоже, он первым делом решил вытащить из кабины свою старую летную куртку или что-то в этом роде. Он был очень расстроен.

– Ладно, дорогой, – сказала я. – Не торопись. Я подожду.

Он еще покопался, а потом нашел то, что искал. Как странно! Из кабины он извлек вовсе не куртку, а меня, волосы мои колыхались, как пучок водорослей.

Я видела, как он вынырнул и приподнял мою голову над водой.

– Дорогая, все в порядке, – задыхаясь пробормотал он. – Сейчас все будет хорошо.

На него чуть не налетел катер, с которого спрыгнул спасатель, обвязанный веревкой. На лице Ричарда была такая паника, что я просто не могла на это смотреть.

Я отвернулась и увидела восхитительный свет, любовь, разливающуюся прямо передо мной. Нет, не тоннель, о котором так много говорил Ричард, но чувство было именно такое потому, что по сравнению с этим светом все казалось погруженным во тьму и идти можно было только в одну сторону – навстречу этой чудесной любви.

Свет сказал мне: не беспокойся, я ощутила абсолютную безмятежность и поверила ему всем своим существом.

Навстречу мне шли двое. Подросток показался мне очень знакомым…

Он остановился и стал наблюдать за мной издалека.

Второй подошел ближе. Невысокий старик, я узнала его походку.

– Привет, Лесли, – наконец вымолвил он с хрипотцой, выдававшей в нем заядлого курильщика.

– Хай? Хай Фельман, ты ли это? – Я подбежала к нему, мы обнялись и закружились на месте, плача от радости.

Не было у меня друга ближе в те далекие дни, когда все от меня отвернулись. Я звонила ему каждое утро.

Наконец мы разжали объятия и принялись разглядывать друг друга.

Наши физиономии чуть не трескались от радостных улыбок.

– Дорогой Хай! О, боже, это просто чудо! Не верю своим глазам! Я так рада тебя видеть!

Когда он умер три года тому назад… Во мне еще жива боль той утраты. А как я злилась…

Я отступила на шаг и нахмурилась: “Хай, я страшно на тебя зла!”