Единственная

- Я не собеседник. Я - врач. Собеседником я буду вечером. Значит, твоя семья помогала большевикам?

- Да.

- Но ведь ты знаешь, что ваша революция сделана на немецкие деньги, что Ленин был немецким шпионом.

- Это неправда!

- Это знают здесь все.

- Так говорили летом семнадцатого в Петрограде в очередях, в трамваях, но это неправда.

- Ну вот видишь. Я говорю, на улицах говорили, а ты говоришь неправда.

- Потому что я точно знаю, что это неправда. Я один раз пришла домой, меня стали расспрашивать об обстановке на улицах, это было после июльского восстания. Вот тогда и говорили, что виновники восстания - тайные агенты Вильгельма, что они убежали на подводной лодке в Германию. Я была девчонка. Не понимала, что эти глупости повторять не следует, и очень смутилась, узнав...

- Узнав что?

- Это неважно. У меня болит голова.

- Ты боготворишь Ленина, как все коммунисты?

- Зоя сказала, что в книге, которую она читает, написано, что Иисус не умер, он ходил по миру и даже здесь есть место, где он бывал. Мне показалось, что Зоя не очень здорова.

- В некотором смысле она более здорова, чем многие другие, считающиеся здоровыми, люди.

- Мы сможем посмотреть то место, о котором говорила Зоя?

- Конечно. Но закончим нашу тему.

- У меня болит голова.

- Последнее. Значит, все-таки тогда даже ты, воспитанная в семье большевиков, повторила, что Ленин - агент Вильгельма.

- Я была глупой девочкой, а вот то, что правительство утверждало это и требовало, чтобы большевики отдали себя в руки правосудия - это была провокация. И один человек сказал, что Ленина юнкера до тюрьмы не доведут, убьют по дороге.

- Кто был этот человек?

- Неважно. Бессмысленно называть его. Я устала.

- Хорошо. Закончим.

Возник перед ней, высокий, в безукоризненном сером костюме, ослепительный воротничок рубашки оттенял смуглость лица. Помог ей встать. И, увидев близко его лицо, она удивилась тонкости и красоте его, огромностью глаз и чуть впалыми веками оно напомнило голову породистой лошади.

- Мы поедем в маленький старинный немецкий город, - сказал он, подойдя к столу. - Ты предпочитаешь на машине или на поезде?

- Не люблю машин. Мне неловко ездить в них.

- Неловко? Перед кем? Здесь машина - не такая уж роскошь. Значит, поездом. Я тоже люблю поезд. Иди гуляй, пей воду. Зайди в гостиницу, прихвати что-нибудь теплое, возвращаться мы будем вечером, в три я за тобой заеду.

Ее давно уже не спрашивали, что она предпочитает, давно никто так не опускал перед ней глаза, и давно ее походка не была такой легкой, когда с высокого крыльца лечебницы она спускалась в парк.

ГЛАВА V

Он сел напротив нее, вынул тонкий унылого вида журнал.

- Тебе интересно, что за окном, а я это видел много раз. Полчаса почитаю.

Она чуть не фыркнула от возмущения, отвернулась к окну. Там была обыкновенная красота летнего полудня: молодые сосновые леса сменялись полями, покрытыми каким-то цветущим желтым злаком или корнеплодом. Она хотела спросить, что же это за такое желтое растение, взглянула на него и, пораженная выражениям его лица, промолчала. Он не читал, он просто смотрел в свой скучный журнал, и на лице его была такая скорбь, что она едва преодолела желание дотронуться до его худого, торчащего под идеально отглаженной брючиной колена. Она откинула голову на изголовье кресла, закрыла глаза.

- Тебя укачивает? - сухо поинтересовался он. - Может быть, попросить сельтерской?

- Меня не укачивает, сельтерской не хочу.

Она решила сквозь полузакрытые глаза понаблюдать за ним, но выдержала недолго: что-то томило, то ли страшный сон, то ли досада на его безразличие.

- Мне сегодня снился неприятный сон, - сообщила она.

- Это интересно, - сухо сказал он и перевернул страницу.

- Рассказать?

- Если хочешь.

- А вам... не очень интересно?

- Мы ведь не можем заниматься анализом постоянно, - он закрыл журнал, аккуратно заложив кожаной ленточкой страницу. - Итак, к какому периоду жизни относится время сна?

- Начало двадцатых годов. Но это неважно. Человек, которого я очень уважаю в этом сне кричал петухом. Правда, говорят, что он и в действительности кричал петухом, он умер от склероза...

Она рассказала сон, и как проснулась и увидела петуха, сидящего на краю фонтана, и про швейцара, потерпевшего фиаско. Рассказывала живо, но он смотрел холодно и как-то недоброжелательно.

- А зачем ты заходила в комнату к этому человеку, ты помнишь?

- В том то и дело, что нет. Я вдруг забыла, надо ли мне что-то взять из комнаты, или наоборот оставить там, мне было очень неловко.

- Неловко или страшно?

- Скорее неловко, потому что он за мной следил, и я взяла чистый лист бумаги и вышла, и его... одна женщина протянула мне стакан с маслом, было очень противно.

- Значит, она видела, как ты входила или выходила?

- Не знаю. Неважно. Мне ведь все это приснилось, потому что за окном кричал петух.

- Кто это женщина, которая протянула тебе стакан, ты ее знаешь?

- Конечно. Мы вместе работали когда-то.

- А кем ты работала?

- Машинисткой.