Мы оба как зачарованные смотрим на экран. Ну привет, малыш… Вот, оказывается ты какой. С ума сойти… Через восемь месяцев из маленькой крупинки ты станешь крупным арбузиком.
Я беременна. В это трудно поверить. И я до сих пор не могу с этим смириться, что внутри меня живет и растёт маленький человечек. Вот только… я не должна к нему привязываться, не должна чувствовать то тепло, которое чувствую сейчас. Нам придётся расстаться. Так будет лучше для нас обоих. Отпускать то, что любишь невероятно сложно. И больно. Особенно для меня, если я прикажу себе не привязываться к настоящему чуду, которое храню внутри себя. Мы должны быть чужими друг другу. Я просто должна дать ему жизнь. Дать ему тело. Больше ничего. Всё остальное даст ему Леон и его жена Фелиция.
Интересно, а у них есть дети? Меня это очень волнует, как жёнушка влиятельного итальянского бандюгана отнесётся к “нагулянной беременности” своего мужа. Ох, и во что я только ввязалась?
Крошечное, такое крошечное зёрнышко… Живёт внутри меня. Я нехотя отрываюсь от монитора и смотрю на Леона. Вот сейчас он совершенно другой человек. Такой спокойный, уравновешенный. Его некогда твёрдый взгляд наполнен пониманием, каким-то странным теплом. Он хочет этого ребёнка, он весь будто внутренне трепещет, но не показывает виду. Не имеет права рушить устойчивый имидж заядлого авторитета.
Диагностика подходит к концу. Я стираю с себя остатки геля, смущаясь, натягиваю трусики обратно. Леон продолжает допрашивать врача, я не придаю этому диалогу никакого значения, как вдруг из всех услышанных фраз именно эта колко впивается мне в разум, а моё внимание заостряется именно на ней.
— Permetti il sesso? — нагло спрашивает он у врача.
Я не понимаю дословно значение фразы, но точно знаю, что такое «sesso».
Это... секс.
Я сглатываю вязкую слюну во рту. Мы прощаемся с доктором и покидаем стены клиники. Анализы обещали прислать по электронной почте через несколько дней. На следующей неделе меня поставят на учёт по беременности в этой же клинике. Я всё еще волнуюсь. Меня начинают ужасно раздражать запахи и резкие звуки. Тошнота есть, временами накатывает. Вот только вчера я стала замечать, что моя грудь слегка увеличилась в размере и стала очень чувствительной. Врачи заверяют, что это нормально. Но если начнётся сильный токсикоз, мне будет лучше, если я некоторое время “поживу” в клинике, под наблюдением специалистов.
Как только мы оказываемся в машине, и она трогается с места, я задаю Леону волнующий вопрос:
— Что ты спрашивал у врача? Что там было, про… секс?
Я опять краснею, честное слово, как чистокровная девственница, которая впервые в жизни оказывается наедине с мужчиной. Да просто тело помнит наши озорные и сумасшедшие ласки. Оно жаждет реванша. Ведь то, что вытворял со мной Леон Моретти, воплощая на практике свои самые дерзкие фантазии, со мной не практиковал ни один мужчина.
Миллионер глумливо кривится:
— Спросил, можно ли заниматься сексом во время беременности. Думаю, ты поняла каков ответ, да?
— Леон…
— Что, Клубника? — я вздрагиваю и мысленно охаю, когда его наглая ладонь шлёпает меня по коленке, скользит вверх по бедру и кончиками пальцев он касается моих трусиков. Будто удар тока. Короткое прикосновение, а меня всю скручивает морским узлом — так и только так моё тело реагирует на ласки проклятого бандюгана. — Неужели ты думала, что твоя роль в моей жизни ограничиться лишь ролью «инкубатора»? — он фыркает, пальцем чуть поддевает край трусиков. Я перестаю дышать. Намертво впиваюсь в края кожаного кресла пальцами, к чёрту ломая ногти. — За кров и хлеб тоже нужно платить. А так как платить тебе нечем, как обычно, возьму в оплату твоё тело. Обещаю, что резок я не буду. В этом тебе повезло. Я не лишу себя такой сладкой возможности, не драть тебя от слова совсем, потому что мой член всё ещё без ума от твоей киски, — Леон хищно скалится, а я чувствую, как моё сердце в груди набирает разгон и бьётся о рёбра на бешеной скорости. Дух захватывает от его заявления. Особенно тогда, когда его горячие и опытные пальцы шустро ныряют в нежные лепестки промежности, и он легонько меня там щипает. Как будто ставит метку. Заявляет права на то, что купил. На то, что по праву принадлежит ему. На целые восемь месяцев.
— Ты округляешься. Не знаешь, почему это выглядит так аппетитно для вечно голодного по тебе самца?
— Не знаю, — шепчу, опустив взгляд.
Мы неспешно направляемся к Алонзо. Старик уже скатал плед и держит трость, чтобы опираться на неё при ходьбе.
— Коварная. Признайся же, что ты от меня без ума…
— Ты читаешь меня, как книгу. Знаешь, как сильно я тебя люблю. А ты? — уточняю я, хотя знаю ответ.
— Всегда, bella. Всегда. Я люблю тебя больше жизни.
Конец