Именно поэтому я, посещая оранжерею полгода назад, (тогда корабль направлялся со Скальты - планеты эрисов - на Миориллию), вошел не через главную четырехметровую дверь, а через запасную. Пришлось пригнуться - на существ моего роста черный ход не рассчитывали.
Туристы, в основной массе, сновали по главным аллеям: широким, вымощенным электрически ярким искусственным гравием.
Их разговоры, шуршание шагов долетали до нас приглушенным эхом, терялись в звоне брызг поливальных машин и мерном гудении ламп у потолка.
Я вел Мелену по тем тропкам, которые использовали работники, чтобы незаметно для экскурсантов ухаживать за садами. Местная флора требовала заботы чуть ли не круглые сутки. Когда заканчивался полив одних растений, начинался - других. Искусственное освещение менялось едва ли не каждые пять минут - на разных планетах не совпадали не только времена суток, но и их длина.
Мы в буквальном смысле слова нырнули в заросли буккерии. Это странное дерево напоминает тонкую белую паутину, выходящую прямо из почвы. Почти все, кто разбирался в биологии, завидев буккерию немедленно уточняли: мол, почему ее называют деревом? Где же ствол? Последний, вместе с корнями, спрятался глубоко в земле. Наружу выстреливали только бесконечные изломы веток. Произрастая из общего центра, они десятикратно раздваивались, сплетаясь друг с другом в невообразимые узлы. Вместо листьев растение покрывал зеленоватый мох.
Осторожно шагая по узкой тропке, на которой мы едва умещались, Мелена, широко раскрытыми глазами изучала зелено-белое кружево. Я ненавязчиво придерживал ее, чтобы не наступила на влажную землю, промочив ноги.
- Буккерия, - я развел руки по сторонам: - Растет на Амлане - планете раграриев. У них вообще по-моему самая диковинная флора. Вот, идем, - потянул землянку чуть дальше. С узкой тропки мы вышли на небольшую шестиугольную площадку, с тем же плотным покрытием, вроде очень жесткой резины. Вокруг нее девятью лучами расходились в разные стороны посадки икленгов, овов, зербры и прочих диковинок земель раграриев. Ветви высокого кустарника икленга напоминали змей, соединенных между собой. Да еще и окраску меняли - снизу вверх. От земли шли толстые, извивавшиеся побеги розоватого цвета, с черными пятнами. Затем они плавно переходили в оранжевые, более тонкие, скрученные причудливыми узлами, с бело-черными кружочками. Еще выше ветки приобретали лимонный оттенок, а пятнышки мельчали.
Подобную хамелеоновую окраску придавали кустарнику иголки, настолько крошечные и мягкие, что, казалось, ветки обшиты дорогим бархатом.
Мелена разглядывала пестрые поросли, приоткрыв рот.
- Икленги, - назвал я. - Нижняя часть веток ядовитая, верхняя - полезна для здоровья.
Мелена повернулась в сторону овов.
- Овы, - махнул я рукой. Эти цветочки, не больше пальца размером, на тонких стебельках без листьев, поразительно смахивали на гуманоида, с закрытым руками лицом. - Раграрии назвали их так из-за формы, - пояснил, сорвав фиолетовый бутон и протянув Мелене. - в переводе с их языка - плачущий.
- Похоже, - выдохнула землянка.
- А это что? - она смотрела на меня как на мудреца, ведающего устройством Вселенной. Наконец-то удалось произвести хорошее впечатление! Пусть даже неожиданно. Я знакомился с инопланетной флорой из чистого любопытства, не придавая этому особого значения.
- Зербра, - ответил, подведя Мелену поближе к высоким порослям, сродни земной осоке, акселерировавшей до человеческого роста. Впрочем, листья ее были мягкие, нежные. На планетах раграрий растения - одно ярче другого. По зербре шли волнистые полосы желтого, синего, белого и коричнево-красного оттенка. - В засуху из нее выжимают сок и пьют.
…
Мы с землянкой бродили по рабочим тропкам оранжереи несколько часов. Если честно, совершенно потерял счет времени. Она то и дело тыкала в какое-нибудь растение, а я с упоением пояснял - что это и с какой планеты. С каждой четвертью часа Мелена общалась все более раскованно, позволяя приобнимать себя за талию, разворачивать к очередной диковинке. Подавала руку, чтобы перепрыгнуть массивные поливные шланги, что ветвились по дорожке и газонам. Хлопала по плечу, когда нравилась шутка.
Когда же мы добрались до искальды - (четырехметрового дерева, чьи ветки шкрябали потолок, не взирая на еженедельную стрижку, а обхват ствола - десять метров, если верить работникам оранжереи) - землянка позволила обнять себя и подсадить на ветку.
Долю секунды я наслаждался близостью Мелены. Не забывая держать ее вдоль бока - изменившиеся пропорции тела не должны задевать землянку. Однако подчинив плоть, сумел расстаться с теплом единственной.
Пока она восседала на бежевой ветке, держась за две других, повыше, я избавлялся от жара, охватившего тело. Мысли о холоде выручали прежде, но сейчас не особенно действовали. Зато куда лучше отвлекли расспросы Мелены. Она интересовалась размерами растения. Любопытствовала, почему листья у него трех разных форм: треугольные, овальные и удлиненные, наподобие лавровых.