Единственная для Зверя

Слова застревают у неё в горле, и она тихонько ойкает, конечно же, сразу поняв, в чём дело. Тут не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы не понять, почему у меня из уголка рассечённой губы тонкой струйкой запеклась кровь, а под левым глазом расплылся весьма внушительный синяк.

— Кто вас так, Андрей Владимирович?

Вижу, как содрогнулась дочь при виде меня и откидываю полурастаявшее мороженое на стол — не помогло, чёрт возьми. Надеюсь, я выгляжу хотя бы не как Чудовище? И как я ещё умудрился доехать до дома за рулём с заплывшим глазом?

— Какой-то отморозок. Хотел отобрать у меня самое ценное, ну я и пошёл врукопашную, дурак.

— Отбились?

— Не удалось. Он почти всё у меня отобрал.

Женщина картинно прижимает ладонь к раскрытому рту, оглядывая меня с ног до головы — потного, с взъерошенными волосами, стоящими на голове ёжиком, и кладёт свою тёплую ладонь на плечо Варе, как бы успокаивая её таким жестом.

— Так надо в полицию обратиться.

— Да ну, не станут они никого искать, это дело глухое. Вы не посидите у нас ещё немного, я хочу принять душ.

Софья Михайловна поспешно кивает и уводит с собой послушную Варечку, прикрыв дверь на кухню. Отлично! Сейчас вызову мастера и сменю дверной замок, чтобы наглая Алиса не смогла больше переступить порог моей квартиры.

Её тут больше не ждут.

А дочери я как-нибудь это объясню.

*****

Настойчивый звонок в дверь заставляет меня содрогнуться от неприятных ощущений, и сердце тревожно замирает в груди, кажется, перестав биться. Дочь, удобно устроившаяся на моих коленях за просмотром передачи «Спокойной ночи, малыши», быстро поворачивает своё личико на меня, слегка растягивая при этом слова:

— Папа, это мама пришла?

— Вряд ли, дорогая. Я же тебе сказал, что маму поспешно вызвали в командировку.

Провожу ладонью по светлым волосам дочери, активно втягивая носом воздух, и радостно выдыхаю — хорошо, что Варя ещё мала и не понимает, что у парикмахеров не может быть никаких срочных командировок. Конечно, если это не парикмахер самого президента.

Доча слабо кивает, вновь впериваясь в экран телевизора, а я аккуратно пересаживаю её на диван, снимая со своих колен:

— Пойду, посмотрю, кто там, хорошо?

Слабый кивок головы.

— Не выходи из гостиной, мало ли кто там, я не хочу.

Снова кивок.

— Умница.

Встаю с дивана, слыша, как легко звякнули его пружины, примявшиеся под моим весом, и выхожу из гостиной, плотно прикрыв за собой дверь. Хорошо, что по телевизору сейчас идут любимые Варей «Барбоскины». С ними она вряд ли захочет ослушаться меня и покинуть всё-таки место у голубого экрана.

Снова протяжный дверной звонок.

Подхожу к входной двери, прильнув к «глазку» здоровым глазом и закусываю губу. Естественно, это Алиса. Никого другого я и не ждал, так бесцеремонно пытающегося проникнуть на мою жилплощадь.

Накидываю цепочку, как часть дополнительного механизма, и щёлкаю замком. Образовывается щель между косяком и дверью размером, примерно, в десять сантиметров, и я обозреваю красное от гнева лицо супруги.

Жаль, пока не бывшей.

— Дрю, впусти меня, ты чего, замок поменял?

Вижу, что она слегка взволнована, а её обычно спокойные глаза забраны синевой тумана, как будто, она долго плакала перед этим разговором. Но мне всё равно. Я больше не куплюсь ни на её сладкую ложь, ни на её нелепые оправдания.

Хватит.

Пора оправдывать свою фамилию, которую, кстати, Алиса Михайловна в ЗАГСе так и не взяла, предпочитая остаться Никоновой. Так что, никакой больше связи между нами нет, как бы ей этого не хотелось.

— Не впущу, уматывай к своему Бельцеву и оставь меня в покое. Документы на развод тебе пришлёт мой адвокат.

Чеканю каждое слово, не сводя с супруги грозного взгляда. Если бы взглядом можно убить, то мой уж точно бы всадил в виноватое Алискино личико пару сотен острых кинжалов.

— Развод?

В серых глазах моей жёнушки плещется какой-то разноцветный пазл, собранный из ужаса, непонимания и тревоги и я приподнимаю свои кустистые брови, вцепившись пальцами в косяк двери.

Нет, я просто ушам своим не верю.

— А ты думала, что я приму тебя после измены с распростёртыми объятиями и буду расхаживать по городу дальше, цепляясь за провода своими ветвистыми рогами, подобно оленю?

Хмыкаю, пытаясь казаться как можно невозмутимее, хотя в моей душе ворочается что-то тяжёлое, липкое, похожее на жалость. Всё-таки, я не стальной и именно с этой женщиной я хотел состариться, никак не ожидая предательства с её стороны.

Стискиваю зубы поплотнее, пытаясь придать своему голосу жесткие стальные нотки. Алиса не заслужила моей жалости.

— Но мне некуда идти, ты же знаешь…

— Иди к своему Бельцеву, мне всё равно.

Голос Алисы дрожит, готовый вот-вот разорваться потоком хрустальных слез, и мои ладони предательски заледенели от этого нахлынувшего чувства невосполнимой потери.

Чёрт побери, как же трудно…

— Я не могу к нему…

— Тогда живи в своей новой «Шевроле», которую я приобрёл недавно. Так и быть, оставлю её тебе.

Пытаюсь захлопнуть входную дверь, как бы сказав этим, что наш разговор окончен, как Алиса молниеносно просовывает в щель свой узкий сапожок, напряжённо дыша:

— Дрю, а как же моя дочь?