Единственная дочь

Люк и Мэтти стебались, стоя у плиты, отпускали грязные шутки, которые она не совсем понимала. Ей невыносимо хотелось участвовать в их разговоре, но она не собиралась вести себя, как младшая надоедливая сестра. Бек удивлялась, как они могут быть счастливы, работая здесь. Люку двадцать, а Мэтти как минимум двадцать семь. Однажды Мэтти рассказал ей, что учился писательскому мастерству в университете. Он написал несколько рассказов, которые были опубликованы в журналах, и даже закончил роман, правда, тот никуда не взяли, и Мэтти просто бросил писать. Это ее огорчило. Вот так отказаться от мечты. Но с Люком еще хуже. Он был действительно умный, хотя никогда не ходил в колледж. Иногда Бек казалось, что он просто не вписывается в эту жизнь. Бек была уверена, что, когда они наконец сойдутся, она поможет ему, заставит увидеть, что жизнь может быть потрясающей, если он чуть-чуть постарается.

– Мне всегда любопытно, о чем ты так напряженно думаешь, – сказал Люк.

Он смотрел на нее в упор. «Только не красней, только не красней», – думала она.

– О твоей заднице, – медленно произнесла она. – Не могу перестать думать о твоей заднице.

– Ты такая вульгарная! – Он поморщился. Мэтти на кухне взвыл от смеха, но прежде, чем Люк повернулся, чтобы достать картошку из фритюрного масла, Бек почувствовала, как ее щеки заливает краска.

День медленно тянулся и становился все жарче. Мэтти потел над гамбургерами, время от времени вставляя какую-нибудь реплику в ее с Люком разговор. Ей нравился Мэтти, но сейчас она хотела, чтобы его не было рядом. В его присутствии Бек должна была следить за тем, что говорит, стараться не флиртовать и не слишком показывать свои чувства. И все равно возможность работать с Люком окрыляла ее. Оба разговаривали с ней, как со взрослой, а не обращались как с глупым ребенком, который понятия не имеет, о чем они говорят, хотя иногда она именно так себя и чувствовала. Но это ей не мешало; было достаточно знать, что они держатся с ней на равных. Для себя она отмечала некоторые вещи, которые они упоминали. Дома нужно будет посмотреть в Интернете.

Под одним из столиков Бек заметила рюкзак. Черный, невзрачный, плотно чем-то набитый. Она пыталась игнорировать его; вероятно, сумку просто забыли. Вместо этого она играла с Люком в игру «Найди худшую татуировку». Так как день выдался жаркий, у людей, которые обычно не оголяют тело, вдруг не осталось выбора. И неожиданно стали видны все сморщенные проволоки на предплечьях и выцветшие дельфины на лодыжках. Однако спустя полчаса рюкзак все еще был на месте. Бек представила силу взрыва, если сумка взлетит на воздух; представила части их тел, лежащие в обугленном искореженном месиве.

Она указала Люку на рюкзак, но, когда тот направился к столику, остановила его.

– Что не так? – спросил он.

– Да сама не знаю. Не хочу показаться глупой. Мне просто жутковато, что он лежит там без присмотра.

– Увидели подозрительный предмет – сообщите! – крикнул Мэтти из кухни, пародируя телевизионную рекламу.

– Не в этом дело. Просто… – Бек осеклась. Она почувствовала себя глупо. Возможно, она просто пересмотрела новостей. Во время терактов они целыми днями смотрели их в школе.

Мэтти вышел из кухни, потирая бровь. Он как-то странно смотрел на Бек. Его крупная фигура вдруг стала величественной.

– Да ну, не будь идиоткой. Эти рекламные ролики просто расизм, – заявил он.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она. – Такое может случиться. Уже случалось.

Мэтти сделал глубокий вдох и оперся руками о стойку. Он выглядел сердитым.

– Мы пытаемся искоренить аборигенов, отправляем беженцев в специализированный лагерь в Виллавуд, а тех, кто наконец выходит оттуда, демонизируем этой расистской пропагандой. Это как лозунги в поддержку Белой Австралии.

Сейчас Бек и правда почувствовала себя полной дурой. Она совсем не понимала, что он говорит.

– Если ты веришь в Судный день, – продолжил он, – всем нам крышка. Нас смоет волной, унесет в океан. То, что мы делаем, отвратительно, и все становится только хуже.

– А может, нас проглотит гигантский кит? – пошутил Люк.

– Моби Дик! – воскликнула Бек, и они вдвоем рассмеялись.

Мэтти ничего не сказал и вернулся на кухню. Бек снова захотелось, чтобы он исчез. Он немного напугал ее, назвав всех расистами и пообещав, что их смоет волной. Казалось, что он и ее включает в число этих всех. Однажды она уже слышала, как он возмущался. Называл Джона Говарда ксенофобом, и гомофобом, и как-то еще. Ее родители тоже были не в восторге от премьер-министра. Казалось, он вообще никому особо не нравится. Но Мэтти доходил до крайности.

Тут в кафе вошел мужчина, весь в поту, красный от солнца. Было видно, как он выдохнул с облегчением и надел рюкзак на плечи. Люк состроил гримасу, и Бек почувствовала себя глупо. Она ненавидела, когда на работе возникали неловкие ситуации. Подойдя к Мэтти, прислонилась головой к его плечу.

– Извини, – сказала она. – Просто эти рекламные ролики запугали меня. Я была дурой.

Он обнял Бек огромной рукой и прижал ее щеку к своей груди.