Единственная и неповторимая

Берд: Простите, что перебиваю вас. Я хочу удостовериться, что вы знаете, что на сегодняшний день так выражаться не принято. Это не политкорректно.

Аврум: Отстань, глист вонючий. Знать не знаю про твое «политконфетно». Этот Тахкемони подставлял зад,как собака,как слон. Такова была его природа, его нутро, разве это мужик? Как его еще называть, если не бобер и педрила? Молоко еще на губах не обсохло учить меня, что говорить и как его называть, что принято, а что, блин, не принято. Ковырятель гребаный!

Проехали. Давай-ка я лучше удивлю тебя всерьез. Посмотрел я на него там в зале и пожалел, он был такой жалкий. Понял, куда я клоню — и горбатый, и жирный, и уродец да еще и педрила в придачу. Как будто Господь поссать ходил, пока его делали. Чего он сюда вообще приперся? Честно сказать, у него не было ни одного шанса из миллиона. Но тут, пока меня терзали приступы вселенского сострадания, грянул гром среди ясного неба, и в моей голове побежали цифры, как на счетчике бензоколонки. Я сказал себе: «Конец света, вот он, мой первый миллион»..

Я забегал кругами, подпрыгивая на каждом третьем шаге. Мишкин основной инстинкт тоже сработал, и он стал в бешеном темпе играть «Хаву Нагилу». Через несколько секунд присоединился Тахкемони. Он взял меня за руку, мы встали в круг и стали дружно плясать хору. В моей капусте нашлась бриллиантовая идея. (Капустой я называю свою башку в моменты творческого просветления.) Понял парень, она — секс-бомба, он — гекатомба, непобедимая сладкая парочка: «красавица и чудовище для грязных сексуальных утех». С одной стороны, гекатомба дрозофилов, с другой — светлокудрая надежда.

«ГОООЛ!» Вот что нужно немцам. Мы поедем в Германию и покажем им всем вместе и каждому по отдельности, какие мы, евреи, терпимые и великодушные. И будьте уверены, чем больше мы будем показывать немцам, какие мы хорошие, тем большим говном они будут себя чувствовать из-за шести миллионов, из-за идиотов и г/гупаю которых они погубили, из-за цыган, которых уничтожили, и коммунистов, чьим единственным грехом было желание разделить все поровну. Чем пенять немцам, какие они были плохие, мы покажем, какие мы сами замечательные, и этим их окончательно доконаем.

Берд: Невероятно. Вы пошли дальше, чем кто бы то ни было. Для вас, что — не существует никаких пределов? У вас есть какие-нибудь моральные принципы?

Аврум: Спасибо за комплимент. Я знал, что вам понравится. У меня есть только один принцип: что хорошо для евреев, то хорошо, точка. И уж пожалуйста, больше меня не перебивайте, потому как мне есть еще много интересных вещей рассказать про всю эту мега- шоу-бизнес-авантюру.

Например: «Не судите книжку по обложке». Не смотрите, что Тахкемони омерзительный гомик, кусок говна и вонючая жопа, лучше загляните в его прекрасную, возвышенную душу.

Оцени эту: «Возлюби своего ближнего, как самого себя» — вроде Тахкемони ближний Хершко, и она любит его, как будто он — это она.

Самый лучший вариант: «И возляжет лев с агнцем» — из противоречия. Она была прекрасна, как бабочка, он был уродлив, как дрозофил, и они мирно работали вместе.

Я еще очень хотел задействовать этот призыв, самый известный: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Я думал использовать этот лозунг, чтобы партии было приятно, но, к сожалению, он никуда не подходил. Кроме того, я уже знал тогда, что социалисты на самом деле не хотели, чтобы пролетарии совсем уж объединились. Они их предпочитают разделенными и на ножах.

Я сразу пошел к Кодкоду и доложил ему о наших находках. Понял, о чем я толкую, о новой беспроигрышной комбинации: чудовище и секс-бомба. Он был на седьмом небе и сказал: «Действуй, ключи в зажигании», что значило: «Делай, что считаешь нужным, счета оплатит агентство».

Тем же вечером я навестил Хану Херщко. Она жила с родителями в польском районе Тель-Авива. Войдя, я заявил ей с порога: «Ханочка, послушай девочка, мы хотим тебя в паре с Эялем Тахкемони из музыкального ПП Инженерных войск! Будете петь дуэтом». Она была раздавлена.

На пару минут она застыла в молчании, будто пытаясь послать СОС. Знаете этих польских евреев, они все время норовят изобразить из себя жертву, пытаются вызвать в собеседнике чувство вины. Она демонстрировала шок, как будто это ей поможет, а меня разжалобит. Внезапно она стала издавать смешные звуки: «Бваа-бваа-ооууваа», убежала в сортир и долго там блевала.

Пока она была в сортире, я сидел в салоне у ее родителей как последняя жопа и пялился от нечего делать на тысячи фарфоровых статуэток. Неизвестно почему польские евреи вообразили себя английской аристократией и поэтому коллекционируют эти уродливые фарфоровые сувениры. Они всегда стоят в стеклянных шкафах на самом видном месте.