Единственная и неповторимая

Ясно было, что она не контролирует тональность, мне понравился такой драматический переход. Подумалось, что это очень интересный прием, который я еще не разу не использовал в своих сочинениях. Но я больше не интересовался музыкой. Я понимал каждое ее слово и был доволен. Я стал гражданином вселенной. Настоящей мультикультурной международной фигурой. Я потерял невинность. Впервые в жизни я был мужчиной от пояса и ниже. Полный экстаз! Когда ее тело еще содрогалось в последних конвульсиях удовольствия, я и сам дошел до кондиции. Я наполнил ее тело тысячами невинных трубачей. Потрясающее ощущение. Она упала вперед, а я увидел самый чистый и прекрасный зад в мире. Через пять минут мне показалось, что она заснула. Я вытащил дружка из ее кипящих внутренностей, вылез из постели и поставил свою любимую пластинку.

Берд: Что это было?

Дани: Забавно, но она задала мне тот же вопрос, когда я вернулся в кровать. На самом деле она вовсе не заснула. Это была «Bird Strings».

Берд: Вы сказали, «Bird Strings»?

Дани: Да. По-моему это лучший джазовый альбом на свете, Чарли Паркер тоже любил его больше всех. Ей тоже понравилось. Она просила ставить его вновь и вновь, три или четыре раза подряд. В конце концов мы оба заснули, я обнимал ее ноги, а она — мои.

Перед рассветом я проснулся. Она уже встала и одевалась. Она стояла спиной ко мне, как будто пыталась что-то скрыть. Заметила, что я проснулся, но ничего не сказала. Я все ждал, что она повернется. Но она явно избегала смотреть мне в лицо. Может, она плакала и не хотела, чтобы я это видел. Когда она выходила, я собрался с силами и спросил на своем ломаном английском: «А разве ты не останешься со мной навсегда?»

На секунду она остановилась. Я видел, что она хочет что-то сказать; она уже собралась оглянуться, но одернула себя. Она последовала дальше и вышла за дверь. Больше я никогда ее не видел.

Только когда за ней закрылась дверь, я увидел, что ее близнец-галлюцинация сидит в кресле голышом и смотрит в окно. Она повернулась и посмотрела на меня, не скрывая отвращения. Она вообще ничего не скрывала. Она чувствовала себя преданной. И правда, я изменил ей, она была права, пеняя на это. Я извинился, но признался, что сделаю это вновь, если мне представится такой шанс. А чего она ожидала? Что бы вы сделали на моем месте? Она была в ярости, и я снова выразил сожаление, но вскоре я понял, что ситуация безнадежна. Она встала, повернулась спиной и пошла к окну. Прошла сквозь стекло и вознеслась прямо на небо, вскоре исчезла среди облаков. Она больше никогда не возвращалась. А я навсегда перестал сочинять музыку. Я много думал об этом. Точно не знаю, но, возможно, это она — близнец-галлюцинация — украла у меня способность творить музыку.

35

Сабрина

Аврум ждал нас. Я сдала Хейхмана Авруму из рук в руки и поспешила в зал, чтобы занять хорошее местечко неподалеку от сцены. Из-за операции я не была замаскирована как обычно. Я была Эльзой — агентом на задании. Тогда я последний раз видела Дани. Задним числом я понимаю, что это была фатальная ошибка.

Берд: В чем была ваша фатальная ошибка?

Сабрина: Решение пойти на концерт в собственном обличии, без хотя бы минимального камуфляжа. Глупо. Кроме личной трагедии, я еще поставила под удар всю операцию «Краеугольник». Я взяла на себя всю ответственность. Вы знаете, что операция по поимке Хейхмана была последней в моей карьере.

Концерт начался: темнота, струнные, кастаньеты, пианино и бас, световые вспышки рыскают по сцене. Он стоял там и ждал своего такта. Когда ритм достиг тяжелого монотонного бита, он приложил мундштук к губам и нежно взял свою единственную знаменитую ноту. Как обычно, глаза его без устали шарили в толпе. Еще до того, как он успел закончить основную тему, он увидел меня всего в нескольких метрах от сцены. Глаза его вспыхнули молниями. Не задумываясь ни секунды, он пошел ко мне. Я была уверена, что он остановится на краю сцены, но он не остановился. Он продолжил шагать по головам танцующих зрителей, не переставая играть ни на миг. Он парил, ступая по их головам. Поклонницы прямо обезумели, они тянули ручки и умоляли его взять их трусики, но он был слишком сосредоточен. Он шел ко мне, как жених шествует к свадебному балдахину.