Единственная любовь королевы

— Любовь моя, я же буду рядом с вами. Боюсь, кое-кому не поздоровится, если меня попробуют к вам не подпускать.

— Вот этого вам вовсе не надо бояться. Я никогда бы ничего подобного не позволила.

— Вы меня утешили, мне уже лучше.

— Ах, Дейзи, Дейзи! Вам и думать ни о чем таком не следовало.

— Ничего не могу с собой поделать. Не нравится мне эта мысль, и все.

— Тут ведь дело не столько в будущем ребенке, сколько в том, что в меня стреляли. И это может повториться, а коли так… вдруг не стало бы королевы, и тогда на какое-то время понадобился бы регент.

— Я и мысли такой не держу. Эх, добраться бы мне до того негодяя, который злоумышлял против вас…

— Он сумасшедший, Дейзи. Лорд Мельбурн говорит, его отправят в сумасшедший дом.

— Вот что самое страшное! И потому я хочу всегда быть у вас под рукой: мало ли что!

— Вы и так всегда будете при мне. Только не надо так волноваться, Дейзи. Мне ведь постоянно что-нибудь угрожает. Вспомните, как вы все перепугались, когда мой дядя Камберленд пытался со мной разделаться?

— Еще бы!

— О-о, дядя Камберленд очень злой человек. Я в этом нисколько не сомневаюсь. И даже теперь, когда он король Ганновера, он, вполне возможно, по-прежнему мечтает о том, как бы заграбастать корону Англии. Он, наверное, скрипит зубами, особенно теперь, когда знает, что я ожидаю ребенка. Ах, Лецен, вы не думаете, что именно он… Я хочу сказать, вы не думаете, что этому злодею заплатил мой дядя…

— Он же сумасшедший, — напомнила ей Лецен.

— Ах да. Дядя Камберленд не посмел бы. Хотелось бы мне знать, почему дядья всегда предстают в образе злодеев. Наверное, потому, что после убийства принцев в Тауэре виновным в этом деянии подозревали их дядю, Ричарда Третьего.

— Дядья иногда оказываются в таком положении, что могут получить выгоду от смерти своих племянников или племянниц. Как тот же Ричард Третий или король Ганновера. Но вы будете в безопасности. Я об этом позабочусь.

— В детстве у меня было смутное представление, что мне угрожает опасность, и легко понять, почему. Мне не разрешали оставаться в комнате одной, кто-то все время должен был сопровождать меня, даже когда я спускалась по лестнице.

— Таковы были указания вашей матери. — Лецен вдруг замолчала. Тут ведь тоже произошли перемены. Виктория теперь стала встречаться с матерью гораздо чаще, чем до замужества, и, разумеется, не без влияния принца, у которого были прекрасные отношения с тещей.

— Господи, Дейзи, — сказала королева, — вы плачете?

— О-о, я вспомнила о тех прошлых днях. Я как сейчас вижу: вы занимаетесь, скачете на лошади, играете с куклами. Мне никогда не забыть, как вы сэкономили шесть шиллингов на новую куклу, а потом отдали эти деньги нищему. Вы были очень доброй девочкой.

— Не всегда, Дейзи. Вспомните-ка мои вспышки гнева.

— А это уж у вас такой характер.

Баронесса шмыгнула носом и подошла к комоду.

— У меня тут носовой платок, — пробормотала она, но вместо платка вытащила какой-то листок газеты. Она поспешно сунула его обратно в ящик, что в королеве невольно взыграло любопытство.

— Что это вы там прячете, Дейзи? — спросила она.

Баронесса мгновенно смутилась.

— Да так, ничего…

Но Виктория потянула газету к себе.

На рисунке был изображен — довольно похоже — Альберт, стоявший перед зеркалом и примерявший корону. Внизу была подпись: «регент».

Виктория рассмеялась.

— Какие, однако, прыткие. Как будто стоит мне серьезно заболеть, и он уже станет регентом. А-а, что это? Еще одна карикатура?

Так и есть. На рисунке Альберт целился из пистолета в корону. «Ах, mein [10] дорогая, — гласила подпись, — посмотрим, попаду ли я в тебя с первого выстрела».

Виктория вдруг разозлилась.

— Да как они смеют! Они что же, намекают на то, что Альберт жаждет моей смерти? Какой вздор! Он не получил бы короны, даже если бы я умерла. Ах, Дейзи, люди могут быть просто ужасными! Ведь ни один здравомыслящий человек не говорит, что Альберт на такое способен.

— Честолюбие заставляет людей вытворять Бог знает что.

— Людей вроде дяди Камберленда, но не Альберта. Альберт такой чистый, Лецен. Никто, кроме меня, не знает, насколько он добродетелен. — Порванные пополам карикатуры разлетелись в стороны по полу. — Они годятся только на то, чтобы их сжечь.

— Карикатуры действительно безобразны, — согласилась баронесса. — Мы все прекрасно знаем, что для подлинного честолюбия принц недостаточно энергичен. Он никогда бы не смог столько сделать, сколько делает Ваше Величество. Господи, да он же уснет во время долгих, продолжительных обсуждений государственных дел.

— Нет, нет, я думаю, он бы заинтересовался. У него очень хорошая голова. Утомляют его танцы, пустые разговоры и тому подобное.

— Ему придется измениться, — сказала Лецен, стараясь говорить непринужденно. Желания королевы должны быть для него законом. — Как вы всегда любили танцевать! Вы могли танцевать всю ночь без устали.

Виктория вздохнула.

— Хорошо, если бы Альберт получал от танцев большее удовольствие. Но ему они кажутся легкомысленными.