Единственная высота

Воронцов шагнул вперед и с ужасом почувствовал, как губы расплываются в проклятой скоморошьей ухмылке.

— А-а, это ты! — радостно воскликнула Рая, но в глазах ее мелькнула непонятная искорка — то ли досады, то ли разочарования.

Они обнялись и расцеловались.

— Какая жалость! — продолжала Рая, мягким движением высвобождаясь из его объятий. — Как раз сегодня шеф устроил прием для иностранной делегации, надо быть обязательно. Знаешь, женщин у нас на кафедре мало, так что мы с Ирой — помнишь, такая черненькая? — за хозяек. Но я постараюсь ускользнуть пораньше. — Она продолжала оглядывать себя в зеркало. — Да, можешь меня поздравить, мне дали старшего преподавателя. Была свободной должность доцента, но — увы! — нет кандидатского диплома. Какая глупость, правда? Давно читаю лекции, фактически веду доцентский курс. Но раз нет этой нелепой бумажки… А что делать? Совершенно нет времени. Мой профессор в фаворе, занимается сейчас общей теорией оптимизации научных исследований, а это очень модно. И, представь, без меня ни шагу. «Раиса Ивановна, сделайте это. Раиса Ивановна, сделайте то». Вот и сегодня тоже… Где уж тут усесться за кандидатскую, да и фигура у меня плохо приспособлена для сидения. — Она еще раз с явным удовольствием повернулась перед зеркалом. — Да, кстати, о фигуре. Помнишь толстуху Катюшу? Ну ту, что вышла замуж за Степаняна — такого черного, волосатого. Так вот, ее, коровушку, видишь ли, он не устраивает, ей кажется, — кажется! — что он ей изменяет. Развелись, а жилья нет, живут по-прежнему в одной комнате: она спит на диване, он на полу. Представляешь?

Воронцов с трудом вставил слово:

— Послушай, а где Аленка? В садике или у твоей мамы?

Рая встрепенулась.

— Ой, что это я. В садике, конечно, в садике. Ты извини, я разболталась, пора за ней. Сейчас приведу, и побудете вместе до моего прихода — папа и дочка вместе. Она тебя так ждала, так ждала, даже плакала. Ты пока вымойся с дороги. Мне надо еще заскочить в гастроном, а то в доме шаром покати. Две женщины: я и Аленка, ее кормят в садике, я — в столовой. Много ли нам надо?

Вода в кастрюле кипела, бурля, медленно поднималась белая пена. Пора вынимать пельмени или нет? На этот вопрос не могли ответить ни «Рецепты французской кухни», ни собственный опыт. Приходилось действовать эмпирически, пробуя на вкус.

Дочка сидела рядом на белой крашеной табуреточке, болтала ногой, дергала за ухо лохматого, подаренного им Тяпу с пищалкой в лапе. Воронцов поглядывал на нее, удивлялся: два года назад был мягкий, что-то лепечущий несмышленыш, а теперь поди ж ты — человек! И с характером. Если задать обычный вопрос: а кого ты любишь? — ответит: бабушку. Мама для нее — лишь провожатый в садик и обратно, а насчет папы лучше не спрашивать.

— Тя-япочка, — пела дочка, лаская куклу. — Ла-апочка. Собачий ребенок… Хорошая собачка, хорошая. Мы ее покормим и уложим в постельку. — И вдруг, прекратив игру, сказала совсем по-взрослому: — Да не мучайся ты, папа, когда будут готовы, всплывут. Я знаю. Если я здесь ночую, мама всегда их варит.

— Вот спасибо! — обрадовался Воронцов. — Смотри, как просто. А что, часто ты ночуешь у бабушки?

— Не-ет. Ну, если маме надо вечером работать, а я мешаю.

Воронцов принялся выкладывать пельмени на тарелку. Аленка подхватила один на ложку и стала тыкать им в пуговчатый нос зверюшки.

— Кушай, Тяпочка, кушай.

То и дело вскидывала она на отца серые мамины глаза, что-то хотелось ей спросить, и в то же время она, видимо, чувствовала, что спрашивать не следует. Все же любопытство пересилило.

— Пап, а пап, скажи, ты сразу моим папой стал, как я выродилась, или потом?

Воронцов остановился посреди кухни с полной тарелкой в руках.

— Ну конечно, сразу. Папа бывает только один. На всю жизнь.

— А почему тогда дядя Дима, который маме помогает работать, спрашивает меня, хочу ли я быть его дочкой?

Вдребезги разлетелась тарелка из немецкого сервиза, заскользили по линолеуму горячие пельмени. Выскочил из-под стола кот, кинулся с растопыренными лапами, делая вид, что ловит мышей.

Тысячу раз был прав Семен Семенович Шевчук, приводя свою любимую поговорку: «Il faut qu’une porte soit ouverte ou fermée»[4].

В первом часу ночи у окошка дежурного администратора гостиницы «Северная» появился какой-то подозрительный, явно нетрезвый гражданин в хорошем пальто и модной шляпе, требуя себе место в гостинице на том основании, что он-де сам с Севера. Требование было явно вздорное, на брони он не значился, и вообще для таких типов существует вытрезвитель, но администратор глянула в его глаза, пустые и остановившиеся, что-то жалостное пронзило привычную скорлупу неприступности, и, сама удивившись, она протянула странному пришельцу заветный листок.