Единственная женщина на свете

Он вдруг засмеялся и покачал головой. Достал сигареты, протянул мне пачку.

– Курите?

– Спасибо, – отказалась я.

– А я закурю. Два года не курил, а теперь…

– Бросить курить легко, – заметила я, наблюдая за тем, как он неловко возится с зажигалкой. – Я уже раз десять бросала.

– Считаете, у вас есть чувство юмора? Должен заметить, оно не ко времени.

– Извините, – вздохнула я. – Милка была моей подругой, что бы вы по этому поводу ни думали.

Он помолчал немного, приглядываясь ко мне.

– Допустим, вы действуете из лучших побуждений. Вот только смысла в этом не вижу.

– Сергей Львович, вы в поведении Милы ничего странного в последнее время не замечали?

– Это смешно, – хмыкнул он. – На подобные вопросы я уже ответил следователю. Что вы себе вообразили?

– У меня есть повод думать, что никакого Миши в природе не существует.

Берсеньев затушил сигарету и в упор взглянул на меня.

– Есть повод или вы в этом уверены, потому что сами его и выдумали?

– Для таких выдумок должна быть причина. Может, я и произвожу впечатление слегка чокнутой, но сама себя таковой не считаю.

– Людям свойственно ошибаться, – усмехнулся он. – Так что у вас за повод?

– Скажите, Сергей Львович, у вас есть враги?

– Наверное, только я о них ничего не знаю.

– Допустим, не знаете, но предположение сделать можете.

– Не пойму, о чем вы? – нахмурился он.

– Мы с вами познакомились несколько дней назад, но я абсолютно уверена, что ваш голос слышала раньше.

– Мой голос? – Он вроде бы решил, что я дурака валяю, по крайней мере, смотрел с недоумением.

– В конце апреля меня нелегкая занесла в один дом… – Далее я, как могла доходчиво, поведала о своих приключениях в Лесном. Берсеньев слушал не перебивая. Глаза его отливали сталью, ощущать этот взгляд было неприятно, может, потому, что я была убеждена: он не поверил ни одному моему слову. Так и оказалось.

– Вы это сейчас придумали? – сурово спросил он.

– У меня фантазия убогая, – ответила я. – Я рассказывала Людмиле эту историю.

– И что?

– Возможно, она проявила любопытство.

– Стоп, – Берсеньев поднял руку. – Если до той поры мы не встречались, то с чего вы взяли, что это мой голос? Я хочу сказать, если Мила не знала, что голос на предполагаемой пленке принадлежал мне, с какой стати ей интересоваться этим домом?

– Согласна. Но ведь это могло быть обычное любопытство, а проявив его, она обнаружила нечто…

– Понимаю, куда вы клоните, – усмехнулся он. – И она ничего не рассказала мне? По-моему, это бред. Не советую вам повторять все это следователю, версия с шантажистом куда убедительнее. Хотя и в ней я сомневаюсь.

– А своя версия у вас есть?

– Есть. Вы втравили Милу в скверную историю. Это не вы с ней, а она с вами отправилась на встречу с каким-то типом. И в результате погибла. А вы отделались легким сотрясением мозга.

– Интересная мысль, – кивнула я.

– Куда уж интересней. Готов допустить, что вас мучает совесть, но помогать следствию вы не намерены, пытаясь сохранить свои тайны. Я проявил любопытство. Оказывается, ваша жизнь вполне сгодится для авантюрного романа с элементами детектива. И белых пятен в ней предостаточно. Что скажете?

– Скажу, что любопытство проявили не зря.

– Учитывая, кто ваши родители, убийство может так и остаться нераскрытым.

– Ценю вашу откровенность, – кивнула я. – Надо полагать, мои слова впечатления на вас не произведут, и все же: я ничего не выдумывала.

Он вновь уставился на меня, а я решила, что характер Берсеньева далек от моих представлений о нем, хотя бы потому, что выдержать его взгляд непросто. Он вдруг вздохнул и покачал головой в досаде.

– Не пойму, по какой причине, но я вам верю. Однако эта история с диктофоном – полная чушь. Скажите честно, вы на сто процентов уверены, что слышали мой голос?

– Я – да, но убедить в этом кого-то еще весьма проблематично. У меня к вам просьба: будьте осторожны, не хотите верить – ради бога, но на досуге пораскиньте мозгами, вдруг враги начнут вырисовываться. – Я поднялась, решив, что разговор на этом закончен, но Берсеньев остановил меня жестом.

– Давайте следовать логике. У меня нет врагов, конкурентов тоже нет. Я совершенно одинок, моя мать была сирота, инвалид детства. Кто сделал ей ребенка, неизвестно, скорее всего, любовник на одну ночь. Она умерла в тридцать один год, когда мне было пять лет. Меня взяла к себе ее тетка – единственный близкий человек. Десять лет назад тетка скончалась. У меня нет компаньона, который в случае моей смерти мог бы претендовать на мою часть бизнеса. Я не занимаюсь политикой, я… в общем, я не представляю, кому вообще могу быть интересен, причем до такой степени, чтобы этот «кто-то» решился на убийство. И я абсолютно уверен: если бы Мила узнала о чем-то для меня опасном, сразу же рассказала бы мне. У нас не было тайн друг от друга.

– Можно нескромный вопрос? – спросила я.

Берсеньев улыбнулся.

– Я от вас скромных и не жду. – Голос его звучал мягко, и улыбался он без насмешки, скорее сочувственно.

– Позавчера к вам приходила девушка…

– О господи, не ее же вы подозреваете?