Единственное число любви

Сверху послышалась приглушенная усмешка, и небольшая загорелая рука легла на холку подавшегося вперед пса.

— Я еще раз вас спрашиваю, дель Донго, почему вы позволяете себе в мое отсутствие знакомиться с посторонними?

— Но как можно знакомиться не с посторонними? — Я улыбнулась, поднимаясь и глядя под растрепанные брови — прямо в такие же золотые, как у Донго, глаза.

— И все же так не нужно, — мягко произнес хозяин пса. — Донго и без чьих-либо оправданий слишком самостоятелен.

— А разве его литературный прототип[7] отличался излишней скромностью и осторожностью?

— Во всяком случае, он обладал терпением, чего не скажешь об этом молодце.

Ведя такой весьма странный разговор, мы оказались идущими по той же аллее в сторону церквей. Донго бежал впереди, пытаясь, несмотря на обилие препятствий, сделать это классическим «челноком», и создавалось ощущение, будто мы находились не в центре усталого большого города, а на тургеневских лугах.

— Так вы охотитесь?

Дракон, одетый на этот раз в не очень-то отглаженную футболку и джинсы, неохотно покачал головой.

— Нет. Не хочу. Да собственно, и не могу. — У меня разочарованно вытянулось лицо. — Но Донго охотится. С другими.

Мы дошли до академической типографии, места, откуда остров, в отличие от его западной скучной оконечности, становился уже моим, выхоженным, выстраданным и прожитым. Дома меня ждала крестная ночь, а спутник был мил, и, главное, мне очень хотелось еще раз погладить огненного Донго. И я рискнула:

— Послушайте, раз уж что-то свело нас с вами в третий раз, давайте зайдем хотя бы в кафе, просто кофе попить, что ли. Заодно вы толком расскажете и про пастора. Здесь неподалеку от бывшей гимназии Могилянской есть вполне милое место. — Про гимназию я, разумеется, сказала нарочно, чтобы посмотреть на его реакцию.

Он как-то виновато улыбнулся в растрепанную бороду, которая при ближайшем рассмотрении оказалась не столько всклокоченной, сколько слишком буйной, и свистом позвал собаку.

— Спасибо за приглашение, но, во-первых, кафе этого уже нет, во-вторых, денег у меня тоже нет, а в-третьих, общаться нам с вами будет трудно, если и вообще возможно… Поскольку ни с каким другим кобелем Донго совместного нахождения не потерпит.

Я вспыхнула; уж за кого-кого, но за продажную женщину меня не принимал никогда и никто. Но ответ мне понравился, а терять я ничего не теряла.

— Хорошо. Предлагайте вы.

Он рассмеялся с облегчением, а мне на мгновение показалось, что это вовсе не я, а он испытывает меня и что моя нужда в нем действительно существует.

— Что ж, предлагаю. — И тут он произнес то, чего я уж никак не ожидала и отчего все сразу стало простым и веселым: — А пойдемте к дракону?

6

Я успела вовремя перебраться на свою сторону и не торопясь отправилась домой, останавливаясь у теплых парапетов и глядя на небо, которое начинало, как всегда к середине лета, ночами менять свои прозрачные холодноватые краски на черничные и малиновые. Мы просидели на хвосте у старенького дракона часа три, в которые я узнала совсем немного: хозяина Донго звали Гавриилом, жил он на одной из линий в хорошо известном мне доме с внутренней башенкой, в которой заманчиво вилась наверх винтовая лесенка, будто сошедшая с детских картинок о рыцарских замках. А работал он в Ботаничке — так я и не поняла кем. Впрочем, если не считать слегка сказочного места проживания, толку от всей этой информации было мало, и она ничего никоим образом не объясняла: ни замечательной речи, ни владения несколькими языками, ни странной работы, ни даже появления старенького пастора. И уж никак не объясняла она самого главного — той внутренней спокойной свободы, которая дается, как правило, либо многими, очень многими поколениями, жившими в определенной культурной среде, либо тяжкой ежеминутной чеховской работой над собой. Но к нему не было применимо ни то ни другое. Загадка пленяла, оплетаясь ненужными и нелепыми домыслами, и приятный процесс разгадывания уже ощущался как беспричинная радость, подобная той, что охватывает при виде неожиданно открывшегося пейзажа где-нибудь в заброшенном Копорье или случайно найденной на развале кузнецовской чашки — словом, при легком и ни к чему не обязывающем подарке судьбы. И эта радость сводила все вопросы на нет.

Дома меня встретил расстроенный долгим отсутствием внимания Амур и тут же ушел в комнаты, еще горше обидевшись на исходивший от меня чужой запах. Ничего не происходило. На столе стояли новые, но все так же не названные цветы, а зеленая лампа, при которой работал Владислав, заливала комнату призрачным светом, заставлявшим своей мертвенностью вспоминать чернокнижников.

— Печальное событие отняло столько времени? — не отрываясь от книги, спросил он.

— Нет. Я просто гуляла, мне надо было собраться с мыслями, прежде чем сказать тебе… Видишь ли, пока Никлас был жив, этого не стоило говорить, но теперь, именно теперь… К тому же его мать…

Владислав, наконец, поднял голову, и его летящий профиль, оказавшись прямо против света, вспыхнул.

— Надеюсь, Ангелина Александровна провела все как должно?