Читаем Единственный чеченец и другие рассказы полностью

Смолкшие парни вытащили удостоверения, техпаспорт «Жигулей». Изучив их в свете фонарика, остроносый приказал своим:

— Взять.

Ниндзи тотчас окружили чеченцев, тыкая стволами и разворачивая лицом к «шестерке».

— Руки на капот! Брось сигарету! Ноги раздвинул, шире, смотреть вниз!

Ошарашенный не меньше нашего Даун топтался возле командира таинственной группы. Сунув ксивы в карман, тот подошел к чеченцам, о чем-то спросил одного, другого и скомандовал:

— В трюм!

Его бойцы, круто вывернув парням руки, бегом потащили их к транспортерам. Вмиг откинув дверцы боковых лазов, запинали внутрь, кто-то втиснулся следом, остальные прыгнули наверх. Двое сели в машину, где остался ключ зажигания, пристроились за первым БТРом. Старший отозвал Дауна, долетели обрывки фраз: "…дядя… А второй что? Ну и все тогда…". Затем он влез на броню, что-то сказал в люк водителю, и маленькая колонна рванула в сторону обрамлявшей боковую дорогу лесополосы.

Мы безмолвно проводили их взглядом. Стряхивая оцепенение, Даун отхаркнулся и гуще обычного пробасил:

— Слышь, пацаны, тут никого не было, мы ниче не видали. Врубаетесь? Не слышу — сечете, бойцы?

— Да уж… — Муха простужено ушел в шарф по уши. Глаза у него нервно помаргивали.

Медленно двигаясь к посту, я наконец пришел в себя:

— А кто это были?

За пленными приезжал обычно временный отдел, заставляя ждать по часу и больше, но с гражданскими и тем паче разными служащими обращались более-менее корректно, время не то. Только что виденное повергло в недоумение и оставило скверный осадок.

— Разведка комендантская, — к Дауну возвращался уверенный тон.

— Почему разведка?.. — начал я, пытаясь собрать мысли.

Даун оборвал меня:

— Все, кончили базарить. Кто сменился — на отдых, а вы несите службу как положено, буду проверять. Муха, если опять нажрешься ночью, башку сверну. Понял?

Бормоча "а че я", тот первый затрусил к блоку. Взяв фонарь, Даун слазил в дот-регистрацию, повозился там и наконец ушел, пообещав нас регулярно навещать. Отработавший пару лет в одном с ним отделе мой напарник, опер Саня, хмыкнул вслед.

— Не нравится мне все это, Александр Васильич, — поделился я мыслями. Трогаясь потихоньку умом в этом театре абсурда, мы величали с ним друг друга по отчеству. — Маски-шоу какое-то…

— Влипли, — бесстрстно констатировал он.

— Точно, попали бедные чехи. Отметелят их — мама, не горюй.

— Почему чехи? Все влипли. — Саня что-то уже просчитал и говорил в обычной манере, взвешенно и трезво.

— Мы-то причем?

— Куда их, по-твоему, увезли?

— Да ну… Не может быть, что ты! — я боялся озвучить догадку, подкатывавшую мутной волной. — Надо ж разобраться, информацию вытащить в конце концов, если замешаны в чем-то, но не… так сразу…

— Посмотрим.

Саня был здесь солдатом в первую войну и ко многому относился спокойнее, деятельность тоже накладывала отпечаток. Соображал в раскладах с мульками он тоже быстрее, но и я работал в системе не один год. Мысли как магнитом утянуло в другом направлении:

— Черт, видел их кто-нибудь? Приехали-то к Адиле.

— Ее дома нет, я у Бори спрашивал. Чехи ждали, наверное, вот и задержались на свою голову. Дай Бог, чтобы обошлось, но ты же сам видел…

Меня начал пробирать холодок.

— Кстати, а с чего комендатура приехала?

— Хрен знает. А, так дербил же при нас кричал их, значит, было заряжено или «временник» стрелки перевел. Сведения по этой машине вообще откуда взялись?

— На разводе читали. В папке ориентировок что-то лежать должно…

Разыскав в бункере мятый скоросшиватель с покоробленными влагой листами, мы несколько раз просмотрели содержимое взад и вперед. Искомый лист отсутствовал.

— Даун вырвал. Типа замел след, — Саня погасил узкий, обтянутый камуфлированной резиной фонарик. — Блин, надо иногда слушать, что по утрам трендят.

Мы начали выхаживать по обычаю вдоль бетонной ограды, чтобы не закоченеть, повесив «весла» на грудь. Я вспоминал:

— Там и не ориентировка была, так, писуля ксероксная.

— Кто инициатор розыска?

— Внизу было… сейчас, вспомню зрительно — точно, в случае задержания сообщить на «Казбек»!

— Ясно. В общем, как у нас, надо кого-то поймать, а нет формальных оснований — липовый розыск через друзей засылаешь или просишь начальника подписать. Получила разведка информацию на чела с тачкой или просто счеты какие-то свести, пульнули от себя маляву его куканить и щемить. Второй, может, не при делах, да судьба злая, карта не так легла — свидетель. В Чернокозово, думаю, их вряд ли повезут, короче — девяносто пять целых вероятности…

В это время на юге полыхнуло зарницей, донесся приглушенный расстоянием взрыв. Мы замерли, обернувшись. Саша первым нарушил молчание:

— Все. Сто и один процент…

На следующий день наш ком ездил в комендатуру и «временник», откуда вернулся мрачный. Запершись с Дауном, долго что-то рядили, вызывали Мухина и Борю. Вышли они невеселые, до нас с Саней очередь почему-то не дошла. Друг к другу никто не лез, Муха на невысказанный вопрос промямлил:

— Ничего не видели, ничего не знаем…

И, обругавшись, тяжело вздохнул.

— Другого от наших завхозов я и не ожидал, — подытожил Васильич, направляясь курить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука