Точёную фигурку Софи туго облегало белое платье Эвелин Садер, превратившееся сейчас в чёрную кожаную куртку и брюки. Когда-то Софи пыталась всеми средствами избавиться от этого платья, но теперь оно стало самым верным её помощником, принимая любой вид в зависимости от желания и настроения своей новой хозяйки. По сути, это платье стало для неё примерно тем же, чем был татуированный демон для Эстер. Конечно, Софи, будь её воля, для свадьбы превратила бы своё платье в чёрный вампирский наряд, да к этому бы ещё высокие, за колено, сапоги, да мерцающий красный плащ, да тяжёлое ожерелье с красными, как кровь, рубинами. И кресты, разумеется, кресты…
Вот только вряд ли понравилось бы всё это жениху.
И вот сейчас, спустя столько лет, Софи вдруг потянуло сюда. Она стояла в полумраке, одна, и смотрела на голые стены карцера так, словно хотела отыскать на них какой-то оставленный для неё – кем? когда? зачем? – знак. Закрыв глаза, Софи прислушивалась к тишине, к поскрипыванию качающейся на ржавых петлях решётки, к шороху крылышек неведомо как залетевшего сюда мотылька. Чувствовала, как сильно, часто забилось у неё сердце. Попыталась сосредоточиться на журчании воды в канаве, но этот звук вдруг начал жить своей собственной жизнью, он нарастал, грохотал в ушах Софи, затягивал её в себя. Что-то мохнатое коснулось её уха, обдало Софи теплом живого тела.
– Мне очень жаль, – прошептала она, чувствуя вкус слёз на своих губах.
Так вот, значит, зачем она пришла сюда? Найти своих зверей и примириться с ними. Одного она убила сама. Второго не смогла спасти. Если она хочет стать свободной, они должны простить её. Софи ощущала присутствие этих зверей внутри себя, они сплетались вокруг её сердца, тянули к концу истории, только она не знала, что ожидает её там – жизнь или смерть…
Софи обдало холодом.
Она очнулась.
Там, в темноте, что-то было.
Блеснули два угольно-чёрных глаза.
– Софи, это ты? – спросил искажённый эхом голос.
Она обернулась. Из глубины туннеля к ней приближалась тень.
Софи отступила назад, зажгла кончик своего пальца.
Но нигде никого не было – одни лишь воспоминания о призраках былого.
Незадолго до этого невеста была на последней примерке, стояла на подставке в Зале Добра, а вокруг неё порхали на своих крылышках нимфы – втыкали в ткань булавки, что-то измеряли портновскими сантиметрами – суетились, одним словом. Жених же лежал, развалившись на лавочке из голубого мрамора – голый по пояс, вспотевший после тренировки, и просматривал газету, успевая при этом хрустеть чипсами, которые он вытаскивал из шляпы Мерлина.
– Знаешь, вообще-то тебе нельзя быть здесь, – предупредила Агата, окружённая роем нимф с неоново светящимися волосами. – Говорят, это плохая примета, если жених увидит подвенечное платье невесты до свадьбы.
– Ну, это не плохая примета, а так, ириска по сравнению с тем, когда тебе голову отрубают. Вот это уж плохая примета, хуже некуда, – не поднимая головы, откликнулся Тедрос. – И, кстати, я всё равно ничего не вижу, кроме этих облепивших тебя со всех сторон пикси-переростков. Послушай лучше, что тут «Королевская чепуха» пишет. Вот: