Единственный крест

— Да ничего. Бес парня попутал. В замужнюю соседку влюбился. Война закончилась, девок кругом — навалом, а в наших краях девчата ладные, красивые… Мать, что только не делала, даже на колени становилась: «Опомнись, сынок! Любую сватай, отстань от Евдокии». Куда там! Да и Евдокия тоже хороша, отшила бы парня, — с глаз долой, из сердца вон. Так нет же. Одним словом, застукал их однажды Степан, муж Евдокии. А в Николае силы! Как-то на престольном празднике драка была. Млевские объединились с оминовскими, и погнали наших, красносельских. А за Млево мосток есть, как в Красносельце идти. Так вот, Коля встал на этот мостик с колом в руках и две деревни держал, пока свои за подмогой бегали. Или пошутил однажды. У кого-то из моих товарищей кепку сорвал с головы и пошел к бане. За угол сруб поднял и кепку между венцами положил. Потом мужики вшестером ломами сруб поднимали, чтобы Тимохе кепку достать… Короче, сцепились они. Степан озверел совсем, ну и Николай его двинул в висок. Знамо дело, убивать не хотел. А мужик охнул, осел на пол — и готов. Брат в милицию сам пошел. Берите меня, говорит. Отсидел от звонка до звонка. Да так в родные края и не вернулся…

— Про волков расскажите.

— Что знаю, расскажу. Но тебе, Васильич, прости, не выговорю твое имя, с Николаем лучше. К нему даже из Москвы приезжают. Как-то письмо прислал, мол, живет у меня человек хороший.

— Давно прислал… письмо свое?

— Может, пол года, может, год.

— Нет, раньше это было, — Мария Ивановна вступила в разговор.

— Ну ты меня еще сбивать будешь? Мы тогда еще бычка зарезали…

— Правильно, только не Борьку, а Степку…

— Не путай, Марья. Да и какое это имеет значение?

— Кажется, человек тот до сих пор у него живет.

— Понятно, — Сидорин был разочарован. — Но адрес все-таки дайте. Глядишь, окажусь в тех краях, привет передам.

— Вот это правильно. А уж про волков он все знает. Только ненавидит их люто.

— Причем, всю жизнь, — опять встряла Мария Михайловна.

— За что же он их так?

— За Дамку.

— Марья, помолчи, пожалуйста, — рассердился лесник. — Я сам все расскажу. Собака у нас была борзая — Дамкой звали. Николай в ней души не чаял, она в нем. Одним словом, волки ее загрызли. Переживал он — жуть. Потом всех волков в округе перестрелял. Придет, бывало домой, и скажет: еще одного серого за Дамку уложил.

За разговором они не заметили, как на кордон легла ночь. Зажглись звезды на небе и на земле — это тысячи светлячков зажгли свои маленькие фонарики. Обычно темный и сумрачный лес вдруг преобразился, словно по мановению волшебной палочки феи. И лесник, задумавшись, смотрел в землю под ногами, то ли вспоминая своего непутевого брата, так и не ставшего ученым, то ли его несчастную собаку.

Глава пятнадцатая. Маня и немец.

— Я вам в летнем домике постелила. Ляжете, полог задерните — ни один комар вас не укусит. Лучше всякого… феми… как же его? Фумитокса, вот.

— Спасибо, Мария Михайловна. Хорошо у вас. Воздухом дышишь, как родниковую воду пьешь.

— Правильно. Кордон на верху стоит, сосна, песок, болота нет. Целебный воздух.

— Только не одиноко — одни ведь в лесу?

Мария Михайловна пожала плечами:

— Почему одиноко? Это когда делать нечего — одиноко, а работы у нас — сами видели. Сено покоси, скотине дай, корову подои. Хорошо, «Нива» своя есть. До села езды — десять минут.

— А дети?

— А что дети, — вздохнула женщина, — вот только и остается — переживать за них. Материнское сердце — ему не прикажешь. Дети у нас в городе. И сын, и дочь, у всех семьи. Хорошо живут. Через недельку обещали внуков подкинуть — тогда еще веселее станет… А можно мне теперь вас спросить?

— Конечно.

— Вы, наверное, писатель?

— Почему вы так решили? — улыбнулся он.

— Что, угадала? — отозвалась Мария Михайловна. — Я же понимаю: сейчас разве книгами прокормишься? Вот приходится вам волков считать. А книгу, небось, пишите помаленьку.

— Угадали, — не стал разочаровывать женщину Сидорин.

— Я ведь, когда девчонкой была, очень сочинять любила. Бывало, посадишь сестренок младших, и давай им сказки сочинять… Хотите, я вам расскажу, как живого немца видела? — вдруг спросила Мария Михайловна.

— Хочу.

— Вы не переживайте, я быстренько. — И Мария Михайловна Федулаева начала свой рассказ.

— Сами мы Юрьевские.

— Постойте, постойте… Это же от Мартыново близко. Так вы из кацкарей?

— Из них, — улыбнулась женщина. — Ну вот, однажды поехали за дровами зимой юрьевские мужики: Николай Иванович Чураков и еще кто-то. Лесом вся округа отапливалась, но в лесу порядок был, все сучки за собой подбирали

И вдруг видят, из леса идет человек — не то баба, не то мужик. Валенки, шуба, шапка, а сверх нее шаль клетчатая. Большая, на плечи свисает и обкручена шарфом, который закрывал почти все лицо. Руки поднял кверху, говорит: «Гитлер, капут!» «Капут, капут!» — отвечают мужчины. Удивились, конечно: ну-ка, немец в нашем Сусловском лесу! Сам сдается, отдал оружие, рацию. Был худ и слаб — видно, давно по лесу бродит. Тут уж не до дров: завалили его на сани и повезли в село. А куда сгружать? Конечно, в контору!